Verchik ну Стругацкие пишут вообще супер, но мну на них много не хватает... фантаскику я вообще не особо читала пару книжек давно уже надо будет освежить как-нить
да... сорри, Мишаня, у нас все разговоря плавно перетекают из одной темки в другую... Кроме Дозоров что-то прочитала из Лукьяненко, не особо как-то... из последний прочитанных: Анатолий Тосс "Фантазии женщины средних лет" и "Американская история" очень впечатлило.. кстати, Моппапа, как выберешься из своего подземелья, принеси плиииз мне что-нить из Стругацких... я тож прочитала твою подписю...
С Лукьяненко, девушка, поосторожнее(: Мне вот Чип надавал в свое время, я все честно прочитал... так после этого чтива стал страдать педофилией, потянуло что-то на молодежь(: Там, у Лукьяненко, это все очень досконально и психологично описано. Не то, чтобы жалею, но думаю, что надо быть в курсе, перед тем как читать, может, не всем это надо?
Сообщение: 1463
Настроение: Да
Зарегистрирован: 14.06.07
Откуда: РФ, СПб
Репутация:
4
Отправлено: 03.06.09 10:48. Заголовок: Прочитала Сергея Мин..
Прочитала Сергея Минаева "Р.А.Б." Не скажу, что в восторге, но кое-какие рабочие реалии узнала по своей фирме, посему было любопытно. Книжка посвещена офисным крысам, тем, кто работает " в полях", буит неинтересно стопудово)
Сообщение: 1388
Настроение: майское
Зарегистрирован: 04.06.08
Откуда: Питер
Репутация:
5
Отправлено: 03.06.09 13:48. Заголовок: Anton-129, тебе бы К..
Anton-129, тебе бы Кысю почитать
Черныш, я Минаева читала только Духлесса, Телки и Откатчики вроде.... По офису книжки в свое время ходили. Так, почитал и забыл. Но неприятное послевкусие остается, что даже если это все и есть в нашей жизни, то не хочется верить, что мы в этом во всем погрязли по самый уши. Вечные ценности остаются. Минаев косит под Бегбедера, только у француза как-то все изысканее получается.
Мои родители развелись, когда мне было шесть лет. Мне было трудно понять отчего, когда я захожу в комнату, они внезапно прекращают разговор - мама начинает смотреть в окно, а папа поджимает губы, как человек, который отчаялся объяснить словами какую-то очень простую вещь. Мы даже гуляли не так, как раньше, втроем, взявшись за руки. Теперь я принадлежал кому-то одному - либо я шел впереди с мамой, а отец молча курил, следуя в десятке шагов за нами, либо, если он при выходе на улицу успевал к моей руке первым, мама шла немного в стороне, вороша узким носком сапога кучки приготовленных дворниками к сожжению желтых листьев. Был октябрь. Затем в один из дней папа ушел. Просто так. Забиравшая меня из садика мама выглядела немного взбудораженной - застегивая на мне курточку, она, не давая мне сказать ни слова, торопливо поведала новости - папа уехал, мы больше не будем жить все вместе, но ты не расстраивайся, теперь уже все будет лучше. Торопясь к автобусу (мама тянула меня за руку так, что мне казалось, что моя левая рука становится длиннее), мама продолжала меня успокаивать и уверять в том, что скоро наша жизнь волшебным образом изменится. Странно, ведь я не сказал ей ни слова. Даже не заплакал. В голове у меня пульсировал семафором один вопрос - как без папы может быть - лучше? Квартира опустела. Исчез папин радиоприемник "ВЭФ", на обувной полке освободилось место, которое раньше занимали папины сапоги и офицерские ботинки, поредели книжные полки. Наши вечера изменились. Теперь едва ли не каждый вечер к маме приходили подруги. Я играл с пластмассовыми гэдээровскими ковбоями и индейцами, читал "Маленького оборвыша", смотрел по телевизору французское кино "Остров капитана Немо" (его показывали двадцатиминутными отрывками в конце "Очевидного-невероятного"), а мама сидела на кухне с тетей Зиной. Или тетей Катей. Или тетей Людой. Они пили болгарское вино "Медвежья кровь", варили индийский кофе из банок с красивой индийской богиней, оставляли на кухне полные окурков от "Стюардессы" пепельницы и тарелки с свернувшимся пергаментом голландским сыром и потекшей жиром "сухой" колбасой. Иногда включали музыку - маме нравился Юрий Антонов, а тетя Люда приносила записи "Чингисхана" и "Аббы". Засыпая в своей комнате, я иногда слышал, как мама плачет. Папа стал приходить к нам в ноябре. Каждую субботу в три. Ожидая меня, он неловко топтался в прихожей, стряхивая на палас снег с фуражки. Он не говорил с мамой - только здоровался и оговаривал время, когда приведет меня обратно. Папа переминался с ноги на ногу, смотрел почти все время в пол и явно не знал, куда деть свои руки - он поправлял портупею, мял в руках перчатки, застегивал и расстегивал верхние пуговицы на шинели, медные, со звездой. Я видел, что он чувствует себя не в своей тарелке. Впрочем, как и мама. Мне казалось, что если я возьму папу за руку и подведу его к маме, и возьму маму другой рукой, и попрошу их помириться, всё станет как раньше. Папа усмехнется краем губ, мама заливисто засмеется и мы по первому снегу побежим вприпрыжку к остановке семнадцатого автобуса, чтобы успеть к одиннадцатичасовому сеансу в кинотеатр "Юность", на "Месть и закон". Но я так и не решился этого сделать. Мы с папой гуляли молча. Он всегда выдумывал какой-нибудь план действий - привычка военного. Мы ходили в кино и в кафе-мороженое, покупали билеты на гонки по вертикали в заезжем чехословацком цирке и смотрели сказку "Волк в библиотеке" в местном ТЮЗе. Часто, в кинозале или зоопарке, я хохоча поворачивался к нему - папа, смотри! - и видел, что он не обращает внимания на то, что происходит на экране или в клетке медведей. Он просто смотрел на меня и грустно улыбался в ответ на мой мальчишеский восторг. Папа держал меня за руку крепко, но нежно. Подстраивался под мой шаг, сменяя чеканную походку офицера на неторопливую поступь обычного отца, штатского, который просто вышел погулять со своим шестилетним сыном. Мама всегда тащила меня за собой, энергичная, целеустремленная, быстрая. Когда мы уже подходили к дому, отец останавливался, немного приседал, чтобы оказаться со мной лицом к лицу, и, поправляя обвернутый вокруг моей шеи клетчатый шарфик, негромко говорил: - Сын, - он почти никогда не называл меня по имени. Только "сын". Или, иногда - "сынок", - Береги маму. Слушайся её. Она хорошая. Тебе очень повезло с мамой. Или: - Сын, больше читай. Скоро тебе в школу, я не хочу, чтобы меня вызывали на собрания. Вот я тут тебе приготовил книжку, - улыбаясь, папа протягивал мне томик с нарисованными на обложке мальчишками. "Приключения Тома Сойера", читал я , "Детгиз", 1978 год. - Всегда ищи ответ в книгах, сынок. Книги научат тебя, как стать честным и сильным, как стать настоящим человеком. Сомневайся в том, что тебе говорят учителя, друзья во дворе, соседи - не сомневайся только в книгах. Потрепав меня по голове, "ну, беги", папа разворачивался и быстро шел в сторону остановки, а снег падал на его серую шинель, припорашивая погоны с майорской звездочкой. Мне хотелось побежать к нему, обхватить его за ноги, и прижаться к нему, и вдохнуть такой знакомый и родной его запах, запах формы и гуталина, папирос и кожи, и закричать в его шинель - "Папа, не уходи! Мне плохо без тебя, папа! Я хочу, чтобы все было как раньше!". И зареветь, пачкая слезами и соплями серую безупречность офицерской шинели, и облегчить свою боль, ощущая на плечах сильные отцовские руки. Но я просто стоял и смотрел, как он уходит, и снежинки таяли в бегущих по моим щекам слезах. Все было обидно и неправильно. В первую неделю декабря мы с папой пошли в кино. Это был очень веселый фильм - "Фантоцци против всех". Я громко смеялся, а когда Фантоцци сел на велосипед без сиденья, смех задушил меня - я держался за живот, из моих глаз текли слезы, и я пропустил следующие три минуты фильма - так мне было смешно. Когда мы вышли на улицу, я все повторял: "Пап, пап, а как он говорит - Я буду есть, а вы будете смотреть! Я буду есть, а вы будете смотреть! Умора, правда?" Папа слегка улыбался и выглядел грустнее, чем обычно. Он был в штатском - мне непривычно было видеть его в черном пальто и шляпе вместо обычных шинели и светло-серой шапки с кокардой. Когда мы шли по парку - на Украине темнеет рано, в шесть часов вечера уже ночь - я вдруг услышал "Э, мужик, стоять, сигарет не будет у тебя?". Поворачиваясь на ходу, я увидел, как в свете фонарей, через медленно падающие снежинки, к нам сзади подбегают двое, нет, трое мужиков. Они были моложе папы - лет по двадцать-тридцать наверное, с длинными волосами и в клешеных джинсах. "Сынок, не оборачивайся, идем быстрее, шпана, не обращай внимания" - тихо произнес папа и ускорил шаг. "Э, ты че, я не понял, я кому сказал стоять" - раздалось уже за самой моей спиной. Папа остановился, повернулся назад, и тихим голосом - я никогда не слышал, чтобы папа разговаривал так тихо - ответил: - Ребята, у меня только папиросы, я могу вам дать одну. Парень, который подходил к нам, ухмыльнулся, засунул руки в карманы джинсов, прохрипел носом и сплюнул папе под ноги желто-зеленую соплю. Она упала в десяти сантиметрах от папиных ботинок и сразу стала покрываться тающими снежинками. - Я те русским языком сказал - стой, хуль ты сразу не остановился, - парня покачивало, и пахло от него, как от сантехника дяди Коли с четвертого. - Не ругаться при ребенке! - от того, что папа резко повысил голос, двое парней, подбежавшие к первому, даже немного отодвинулись. - А ты чё, борзый, что ли? И чё ты мне сделаешь? Табаком из папиросы в глаз попадешь, как с плювалки? - парни загоготали. - Ты, бля, интеллигент хуев, быро дал сюда кошелек. Или ты так не понимаешь? - парень засунул руку в задний карман брюк. И оставил её там. - Бля, давай по-хорошему, а то тебя щас попишем и выблядка твоего. Второй парень быстро подошел ко мне с боку и схватил за шиворот. Папа перехватил его руку и тогда тот, с рукой в кармане, вытащил нож и сунул его папе в лицо. - Стоять сука, кому сказал. - Хорошо. - папа приподнял руки. - Сына отпустите. - и полез рукой во внутренний карман. Папа посмотрел на меня искоса и сделал едва заметный жест глазами - беги, мы так все время делали, когда бегали наперегонки в парке. Но я не мог. Я весь дрожал, мне казалось, что кто-то очень большой и злой взял меня за сердце узловатыми корявыми руками и держит на месте, не давая ступить и шагу. Доставая кошелек, папа уронил его на снег. "Ты чё, поднял, сука!" закричал тот, который с ножом, и папа наклонился, и выпрямляясь, схватил его за руку с ножом, а второй рукой резко ударил куда-то под голову, в шею, и парень квакнул, поперхнувшись , его голова дернулась, ноги повело, и он стал падать назад. Папа повернулся к тому, который держал меня и замахнулся кулаком. Я почувствовал, как державшие меня руки ослабли, и заорал - "Папа! Сзади!", но было поздно, потому что третий из напавших на нас схватил папу руками за шею и стал душить его сзади, заваливая на себя. Папа обхватил его за руки, резко присел, и перебросил через бедро на землю. Я понял, что сейчас все будет очень плохо. Папа не мог разделаться с повисшим на нем парне, а второй в это время достал что-то из кармана куртки, щелкнул кнопкой, и с ножом в руке дернулся к папе. Я прыгнул на него сзади, и обхватил его за ногу, и вцепился зубами в твердый синий коттон джинсов. Мне уже не было страшно - не трогайте моего папу, не трогайте моего папу. Когда он двинул меня по голове рукой с зажатым ножом, я ощутил удар, меня как будто хлестнули по лбу эдектрической плетью, и что-то теплое побежало у меня по лицу. Посмотрев вниз, я увидел, как густые капли крови падают на снег прямо из меня. Мне даже не было больно, только как-то…странно. Как будто мне все снится. Лежа на снегу - кровь текла из моего лба в белое, и впитывалась, текла и впитывалась, я видел, как папа выбивает ударом ноги нож из руки нападавшего, как он обхватывает его руками за шею и резко, с хрустом, поворачивает её по часовой; как он поднимает нож и бьет им в живот второго; как он подходит к третьему и, пока тот не успел заорать, взмахивает рукой с зажатым ножом у того перед лицом, и как сразу за папиной рукой брызгает красная струйка, как летом из поливального шланга, когда он рвется, и дядя Коля-сантехник обматывает место разрыва синей изолентой. Как папа подходит к отползающему с красным следом по снегу верзиле и берет его за волосы, и оттягивает на себя голову, и коротко проводит рукой под горлом, так, как он это делал, когда мы ездили в Ивановку за грибами. Как папа оттирает нож снегом, затем снятым с одного из парней шарфом, как он отбрасывает далеко, в снег, нож, и идет ко мне, и поднимает меня на руки, и говорит, что все будет хорошо, и просто царапина, и доктор обработает йодом и зашьет, и будет совсем не больно - ну, только чуть пощиплет. В больнице папа сказал, что я напоролся лбом на натянутую в лесу проволоку. Врач предложил папе сделать мне наркоз - восемь швов, все-таки. Папа сказал, что его сын выдержит. И я выдержал. Только потом, когда папа на руках нес меня к дому, я заплакал, уткнувшись носом в его плечо. Я плакал, и не мог остановиться, а папа похлопывал меня по спине, и говорил, что ничего, сынок, все будет хорошо, все будет хорошо… Когда мы подошли к дому, он поставил меня на ноги, и слегка присел, чтобы оказаться со мной лицом к лицу: - Сын. Это была шпана. Быдло. Мусор. Не люди. Хуже - когда промолчать. Хуже - спрятать глаза и пройти. Хуже - не заметить и уверять себя через три минуты, что не надо связываться, правильно, что отдал. Всегда наказывай наглость. Всегда карай быдло. Помнишь, по телевизору, дядя Миша Ножкин пел - "Добро должно быть с кулаками". Иногда с ножом, сына…Иногда с ножом. Я смотрел на него, и в горле у меня ходил комок от гордости, от того, что мой папа - настоящий герой, как Зорро, как Виру и Виджай, как Штирлиц. И папа - зачем же ты говоришь мне все это, ведь я тебя люблю, ведь ты поступил как герой, ведь вот так - и надо делать, ведь этому и учат все на свете книжки… Я больше не видел папу. Через два дня он уехал в Монголию, в Чойбалсан. Его перевели давно, он не решался мне сказать об этом. Через два месяца папа умер от пневмонии - он простудился, когда грузовик с солдатами ушел под лед, а он помогал им выбираться -одному, второму, третьему, всем. Мы не приехали на похороны - мама занималась переездом в Свердловск, где я прожил следующие девятнадцать лет. …………… Портрет отца висит на стене рядом с моей кроватью. Улыбаясь, он смотрит на меня лейтенантом из далекого 1969-го. Я прячу взгляд. Мне случалось в жизни - промолчать, пройти. Я не связываюсь. Я бескулачное добро. Когда папа умер, ему было тридцать три, как мне сейчас. Но мне кажется, я уже никогда не стану таким взрослым, таким настоящим, как был он. Часто я просыпаюсь ночью, мокрый от слез и пота, и выныриваю из сна, где я закричал-таки - "Папа, не уходи!", и догнал его, и он поднял меня на руки, и засмеялся, и глаза сощурились добрыми морщинками: - Ну что ты, сынок… Конечно, не уйду…
Отправлено: 06.04.10 20:27. Заголовок: ну есть полегче того..
ну есть полегче того же автара про я умею прыгать через лужи Скрытый текст
Я сижу на крыше шестнадцатиэтажного дома одиноким городским тридцатилетним Карлсоном. Мужчина в самом расцвете сил. По правую руку - бутылка "Гиннес" и пачка легких "Житан". Обе - полупусты. Когда берешь бутылку в руку, она немного скользит из-за выступивших на стекле капелек росы.
Начались мои походы на крышу в мае. Перед каким-то немировским мегабоем НТВ стало чудовищно фонить и я, злобно дуясь шейными венами, поперся в тапках, футболке с Бартом Симпсоном и семейных трусах с вековой потертостью в районе члена на крышу, править антенну.
Лаз открывался просто -достаточно было раскрутить толстую проволоку, соединяющую дверь (люк?), ведущую на крышу, с приваренной к косяку (увы - дверному) железной скобой. Поднявшись, забыл об антенне - я вдруг оказался на небольшом темном островке, вокруг которого раскинулась миллионами светлячков поляна ночной Москвы. После непременных "бля, ни хуя се", которыми реагирует любой человек моего возраста и воспитания на встречу с красотой, я подумал - а ведь за каждым из этих микроскопических огоньков - страсть, безумие, скелеты в шкафу, саги о Форсайтах, любови и ненависти. Миллионы маленьких вселенных. А я могу вот так просто - выйти на крышу и перестать быть одним из этих огоньков, вырваться из белочного колеса обыденности и ежедневности.
Сначала я выбирался на крышу раз в неделю. Затем - дважды, а с июня - ежедневно. Я закидывал в пластмассовое ведерко восемь замерзших "Гиннесов", вытряхивал туда же пакет льда, бросал в задний карман шорт пачку "Житан" и полз к звездам. Горлышки бутылок блестящими футуристическими грибами торчали из лукошка.
Я сажусь на краю крыши - ноги свешиваются вниз, к улице - ударом ладони сбиваю с упертой в камень бутылки Гиннеса крышку, делаю первый глоток в полбутылки и смотрю - вниз, вбок, влево, вправо.... К пятой бутылке мозг вяло плещется в приятном теплом поддатом вареве. Здесь главное - не делать резких движений, так как очень велик риск - не рассчитать, сместиться, увести центр тяжести туда - в outside world - и, обдирая о карниз спину соскользнуть навстречу вечности, успев за несколько секунд понять, что все, не вернешься, это окончательно, начать обссыкаться, сжиматься в секундном ожидании расплющивания об асфальт возле подъезда (а интересно - я сразу... тово...или - скорая, врачи, носилки, поднимаем на счет "три", приемный покой, смерть на каталке, несущейся в реанимацию, сестра справа держит на весу медузу капельницы).
Неверное пьяное движение - и я потеряю все:
- работу с 10 до 19, когда не знаешь - как досидеть; как бы съебаться; где пялишься в интернет до красных слезящихся глаз; где ебешь вялым пьяным хуем Татьяну из бухгалтерии на корпоративной вечеринке в комнате продаж, ничего, не заметят, у меня ключи есть - прелюбодействуя, ощущаешь в сторону жены/мужа, нужное подчеркнуть, не чувство вины - изменил, а радость Бекхэма, забившего гол - ну, теперь-то 1:1.... или 5: 3, с возрастом; где иногда в голову забредает мысль - бля, да зачем же я родился, зачем в меня вбивали заработанные тысячелетиями знания человечества, зачем, оберегая от болезней, чпокали в руку прививочным шприцем, зачем меня служили в армии - чтобы я жалким червяком занимал оборудованный компьютером окопчик, не похотливо, а по привычке уже разглядывая сисястых голых баб на каком-нибудь лолитас.коме? Пчелка в ячейке, не способная производить мед. Что я оставлю после себя - пятнадцать тысяч побед в компьютерном морском бое?
- Друзей, воспринимающих покупку тобой новой машины как удар под дых; тоскливо напивающихся с тобой по пятницам, кружа по избитой программе - ресторан, стриптиз, поедем к шлюхам, у меня хаш иранский;
- Одноклассников/курсников, встречающихся раз в год в установленную дату, изо всех сил меряющихся хуями - да я щас в одной конторке директором (лениво так), я тут взял "пассат" - трехлетку, не, ну нахуй в Алтуфьево жить, я в Кунцево достраиваюсь;
- Любимую женщину, с которой ты ежевечерне занимаешься аналитической еблей - вы не любите друг друга, а меняете позы и, как продвинутые професионалы и эксперты по эффективности, механически достигаете обязательного оргазма - чтобы сбросить стресс, быть молодым и уверенным, поддерживать чистоту лица.
- Хобби, выдуманное чтобы отвлечь тебя от мыслей о карнизе - идиотское дачестроение; кретинское пыхтение с тяжелой штангой в модном спортзале под звуки рвущего колонки техно. Главная черта всех хобби - их тотальная и полная бессмысленность.
- Погоню за любым стаффом, способным оторвать тебя хоть на секунду от пустоты твоей жизни - алкоголем, травой, хашем, колесами. Как же, бля, много вещей придумали мы в последние полтора века просто чтобы не оставаться самими собой. Потому что с самими собой нам или скучно или страшно.
Бля, а выясняется, что не так уж много и теряю. Плечи наклоняются вперед. Площадка внизу становится уже родной, она готова принять тебя, иди ко мне.
Стоп - что-то зацепилось за шиворот. А, ну да, общественное мнение. Как же - будут считать самоубийцей. А самоубийца - это проигравший, это уходящий глазами в траву футболист, просравший пенальти в финале, это неудачник. Ну не похуй ли, ведь - ты - будешь - мертв!
Плечи не идут вперед. Мама. Брат. Дочь.
Хотя, брат поймет... Или сделает вид что.....Он, естсественно, предпочтет версию случайного соскальзывания.
Дочь.... Будь честен хотя бы с самим собой, и признай, что эта замечательная девчонка дальше от тебя, чем соседская веснушчатая Юлька. Обязательные походы в кино раз в месяц, вот я тебе милую маечку купил... Ты откупаешься от ребенка мороженым, шмотками, покемонами - и, да скажи же, здесь на крыше нет никого - ждешь, когда же её надо будет вести обратно домой, и облегченно вздыхаешь, перепоручив её заботам матери. А встречаешься с ней не из-за тоски, а потому что - так надо.
Мама. Мама, мама, мама....
Мама не поймет. Ей - действительно будет больно. Непонятно, гадко.
Плечи уходят назад, к безопасности и привычности крыши. Добил седьмую бутылку. Открываю восьмую. Подбрасываю крышку вверх - и вот она уже пошла к улице, монетой на орел-решку переворачиваясь в воздухе.
В детстве я смотрел кино. Многосерийное, австралийское. Называлось "Я умею прыгать через лужи". Там какой-то неоперабельный парализованный пацан-антипод в течение не десяти едва ли серий - учился вставать, ходить, ковыляя костылями проселочную австралийскую дорогу...Кино - по реальной биографии какого-то австралийского писателя. И сейчас я думаю - а что заставляло его карабкаться, даже понимая собственную неполноценность - никогда не будет ходить, с болью и остервенением, стирая эмаль на зубах сжатием - падать и вставать, переносить вес на неверную ногу - ёбнусь или выстою?
Хуйзнает, что-то, чего у меня нет и не было никогда.
Хотя уметь прыгать через лужи - это уже не так хуёво, правда?
Я спускаюсь с крыши, на лестнице обдираю колено, пьяно выбегаю на улицу в домашних тапках, подбегаю к лужам и - прыгаю через них, разбрызгивая в стороны ставшую уже грязной воду - улыбающийся поддатый тридцатилетний мужик. Прохожие меняют направление маршрута, опасливо косясь на еще молодого городского сумасшедшего.
- В вашей жизни хватало опасных ситуаций: на съемках шпагой прокололи горло, машина перевернулась - и вы переломали все что можно… - Ребята, да это ерунда. Самое страшное - возраст от 14 до 16. Когда не осознаешь последствий. Не понимаешь, что такое драка, первый глоток спиртного. Для одних это заканчивается тюрьмой, для других - институтом. Кому как повезет.
Прочел на одном дыхании, как интервью Бычкого, ссылка где-то в этой теме выше..
прочел влет, ссылки нету, поэтому скрою. много букав Скрытый текст
Это случилось чуть больше года назад. Шеф не позвонил, как обычно - «зайди», а зашёл сам. Сел напротив, в гостевое кресло, и без предисловий: - Один из наших заводов, последние несколько месяцев здорово сбоит. Я хочу, чтобы ты съездил, разобрался, наладил, в общем, как ты умеешь. Они работают на большой регион, суммы проходят серьёзные, а отдача не та. Да и партнёры, я чувствую, не довольны. У тебя сейчас как с работой?
- Да с работой в наше время география не существенна, было бы GSM покрытие, - ехать, конечно, не хотелось, - Вы считаете, что Степанович со своей командой не справится? Степанович у нас возглавлял группу внутреннего аудита. Крепкий старикан – из породы «такие всех нас переживут», - воспитанный ОБХСС и закалённый Народным Контролем. И ребят к себе в группу набирал соответственно.
- Да нет. Они там были зимой. Отчё я тебе дам. Деньги там конечно воруют. Но там проблемы не столько с финансами, сколько в управлении. Пять лет работают, большие заказы, заказчик сам идёт, расслабились, разленились, надо встряхнуть. Тебе не впервой. - Веселенькое дельце, - энтузиазма небыло, - Там человек триста? На месяц, не меньше. - Около четырёхсот, - шеф поднялся и направился к двери, - Возьми с собой кого ни будь у Степановича.
Через два дня я с двумя нашими аудиторами и с результатами предыдущей проверки, на моём «бобике» выдвинулись на место. Самолётом не захотел. Всё равно больше трёхсот вёрст от аэропорта, да и дальние автопробеги я не совершал уже лет пять. Закис совсем. Около тысячи вёрст с перерывом на таможню - и навигатор привёл по нужному адресу в одном небольшом областном центре в соседней стране.
Ворота открыты. Когда въехал на территорию предприятия – охранник у ворот встретил меня спиной, разговаривая по мобильному. Директор – Олег Николаевич - невысокого роста, лысоват, в дорогом костюме. Что-то очень плоское золотится в глубине манжета. Рыхлая, потная ладошка. Слишком суетлив и услужлив. «Да, всё как вы просили, две квартиры недалеко друг от друга, всё в вашем распоряжении. Ключи, адреса. Конечно, представлю коллективу. Уже даны распоряжения во всём содействовать. Безусловно, любые документы. Уже освободили два кабинета. На вечер заказана баня, ресторан. Как же с дороги то? Ну, по результатам, так по результатам. Какие то конкретные вопросы к нам? Всё понимаю. Я отменил все поездки и всё время в вашем распоряжении. Я проведу до машины».
Я отвёз своих ребят и поехал к себе. И правда не далеко. Здесь всё не далеко. По дороге купил поесть, и пиво. Чешская пятиэтажка буквой «П». Втиснул «бобик» между чьим то «Гольфом» и бельевым столбом. Почему то заметил, что двигаясь задним ходом, я уже давно не поворачиваюсь в пол оборота, обнимая спинку пассажирского сиденья, а полагаюсь на зеркала и камеру заднего вида. Да закис. Угловой подъезд, четвёртый этаж. Приличная трёх комнатная квартира. Небольшая прихожая, налево кухня. Прямо – гостиная, направо, по коридору, спальня, детская и удобства. Всё чисто, достаточно уютно, Бытовая техника присутствует. Постель – новая. Зачёт.
Разобрал саквояж, душ, нарезал всего по чуть-чуть. Открыл пиво, открыл леп-топ, принял почту. Немного посмотрел в телевизор и спать. Уже почти уснул, и вдруг: «топ–топ–топ-топ». Ребёнок пробежал из детской в кухню. Босиком по линолеуму. Ух – ты. Встал, зажёг свет. Зажёг свет в кухне. Никого. Всё на месте. Заглянул в шкафы, в холодильник – нет никого. Приснилось? Да нет, слышал ведь уже когда проснулся. Окно закрыто. Баран, какое окно – четвёртый этаж! Вдруг: - Хи-хи! Это из спальни. Хорошие игрушки. Точно ребёнок. Откуда? Пошёл в спальню. Зажёг свет и там. Проверил шкаф, заглянул под кровать - нет никого. Балкон закрыт изнутри. И опять «топ-топ-топ-топ». Из кухни в детскую. Ладно, в детской ещё не был. Включил свет. Здесь даже спрятаться негде. Одна небольшая кровать до пола и книжные полки.
«Топ-топ-топ-топ». Это из спальни на кухню. Включил свет еще и в коридоре. Стою в трусах посреди ярко освещённой квартиры в час ночи. - Дружище, - Уже не выдержал, - Выходи, хорош играться! - Хи-хи, - За спиной в детской. Значит достаточно взрослый, речь понимает. «Топ-топ-топ-топ» - Опять за спиной. Из кухни в мою комнату. И опять никого. Я убеждённый материалист. Во всю эту чепуху не верю. Но мурашки пробежали. Затем ещё раз пробежали.
Так. Один знакомый любил повторять: «Даже если вас съели, у вас как минимум два выхода». Есть два варианта. Либо я сплю, либо это шизофрения. Пошёл к холодильнику, налил воды в стакан, выпил. Пошарил рукой в морозилке – холодно. Открыл воду, намочил руку и вытер лицо. Нет, не сплю. Это плохо. «Топ-топ-топ-топ». Опять за спиной. Из гостиной в детскую. Проклятье! Неужели я сошёл с ума? Боже как жалко. Так! Спокойно! Проанализируем. За всё время перемещений, ключевой точкой был пятачок между гостиной, кухней и прихожей (в это время какая то возня в детской и кряхтенье), здесь пересекались все маршруты. Следовательно, оставаясь здесь, я обязательно увижу этого парня (почему именно парня?). - Дружок, - сказал я негромко, - ты продолжай прятаться, а когда захочешь поиграть, я тебя здесь подожду. - Хи-хи, - Это из детской. Всё он понимает. Я сел на пол в углу между гостиной и кухней, облокотился на стену, вытянул ноги, перекрыв доступ на кухню, и стал ждать. Из детской раздавалось кряхтенье, какое то глухое бормотанье и сосредоточенное сопенье. Но уже никто никуда не бегал. Так я и проснулся утром – на полу у входа в кухню. «Ни фига себе ночка!».
Душ, завтрак. Выкатил «бобик», забрал своих и поехал знакомиться с коллективом. Уже во второй половине дня понял – мой шеф был не только прав, но и недооценивал масштабы происходящего. Коллективчик тот ещё! Всё провоняло дрязгами и стукачеством. На первое место ставилась подковёрная возня, а только потом – работа. Все всерьёз спешили прогнуться перед директором, обгадить коллегу, а о заказах, поставках, производстве говорили вскользь. Это не интересно. Это отвлекает. Штат непомерно раздут родственниками, знакомыми и родственниками знакомых. Во мне народ увидел «Самого Главного» и вся эта грязь полилась на меня селевым потоком. К концу дня я понял, что месяца может не хватить.
Нет, конечно же, не всё так плохо. Были абсолютно нормальные люди, со здравым видением, с адекватным восприятием. С такими говорили о работе достаточно конструктивно. Но опять же. В чём минус порядочного человека. Не станет он говорить, из – за кого конкретно получилось так и так, или происходит так, а не иначе. Незаметно подошёл конец рабочего дня, и вспомнилась прошедшая ночь. Сейчас это казалось сном. Может, это и правда был сон? Ладно, там посмотрим. Лягу сегодня пораньше. Сказано – сделано. Отвёз своих в центр города - решили прогуляться - а сам, через магазин, поехал домой. Разложил продукты, переоделся, взял пиво и стал вникать в прошлый отчёт своих аудиторов.
Да. Деньги уводили. Но сначала хотя бы пытались всё это дело вуалировать, а последний год просто нагло. Видимо лесть даёт своё, и директор правда почувствовал себя всемогущим. Но суммы меньше, чем я ожидал. Ладно, об этом позже. И только я подумал про сон - «топ-топ-топ-топ» - из детской в кухню. Сразу стало тоскливо, и захотелось водки. Вообще-то, я водку пью крайне редко. Для этого должны совпасть слишком много факторов, как то свободное время, хорошая компания, соответствующая закуска, и, главное – настроение. Но наверно кому-то знакомо чувство, когда хочется залпом пол стакана. Пока одевался – пробегали два раза. Даже не поворачивался. Взял «бобик» и покатил в сторону работы. По дороге, под мостом, был замечен ресторан с грузинским названием. Жареное мясо – это всегда хорошо. И водка должна там быть.
Ресторан оказался очень приличный, стилизованный. Персонал явно набирали не с улицы. Высокий уровень. Отдал мэтру ключи от «бобика», и попросил через час – полтора меня отвести, назвал адрес. Сделал заказ. Через пару минут вышел шеф повар, поинтересоваться, как лучше приготовить. Еда была действительно достойная, водка в меру холодная, поэтому напился я быстро, был доставлен по названному адресу, как лёг спать – не помню. Утром, стоя под душем, подумал, что это не выход. Уходить от проблем не в моих правилах. Проблема есть, её надо решить. Можно каждый день напиваться, можно съехать отсюда, но это не решение. Как-то же здесь жили. Вид у квартиры достаточно жилой. Да наверно в эту сторону и надо двигаться. Ключи от «бобика» нашёл на полочке у зеркала.
Через пол часа в кабинете директора: - Олег Николаевич, кто занимался съёмом моей квартиры? Нет, все в порядке, попросите его зайти ко мне. - Через какое агентство? Номер телефона сохранился? С кем в агентстве вы контактировали? - Андрея Сергеевича попросите. Добрый день. Я бы хотел с вами встретиться. По поводу съёма жилья. Благодарю вас. Через двадцать минут помятый дядька с красными прожилками на носу: - Мы не даём контакты наших клиентов, если у вас есть вопросы - решайте с агентством. «Как же, мой красноносый друг, меня в своё время добрых три месяца учили, как правильно общаться с такими, как ты». Выяснил вскоре: Лидия Фёдоровна. Дочка в другом областном центре за четыреста вёрст. Родился ребёнок. Дочка работает в банке, взяла месяц отпуска плюс две недели за свой счёт. На больше не отпускают. Или увольняйся. Попросила маму приехать, а тем временем сдавать мамину квартиру. Всё-таки тоже доход. Горел бы тот банк! Не дурак придумал мобильный телефон.
- Лидия Фёдоровна? Добрый день. Удобно вам говорить? Меня зовут Юрий Владимирович. Я снимаю вашу квартиру. И вдруг сразу мне в лоб вопрос: - Вы наверно по поводу «мужиков»? Я думала, они обиделись и ушли. Я как сказала им, что уезжаю, они пропали. Месяц не слышала, до самого отъезда. Я так плакала… Вот так всё просто. Оказывается их трое или четверо, зла никакого не делают. Иногда шалят, но всегда беззлобно. Очень любят всякие сладости, молоко. Нет, никогда не видела. Как дом сдали – так и живут, лет двадцать, как. Ой, боже, Светочка проснулась…
И снова на работу. Очередной сотрудник: - Вячеслав Михайлович, с марта прошлого года, стали появляться временные разрывы между датой подачи заявки заказчиком и датой отправки на производство или в КБ. Сначала день – два, затем больше, и, к октябрю разрыв достигает месяца. Чем вы это можете объяснить? Раскрасневшийся полноватый мужичёк, за сорок, видно в не первый раз одетой рубашке и джинсах. - Это всё, Юрий Владимирович, началось когда Людка из кадров, когда привела племянницу своей подруги, сама делать ничего не умеет, только командует. А бабы в отделе – никто не работает. Целыми днями кофе пьют, а сказать никому ничего нельзя - директор взял… - Вячеслав Михайлович, я вас попрошу ответ на этот и на другие мои вопросы подробно написать. Кроме того, отдельно опишите мне ваши должностные обязанности, как вы их понимаете. Завтра к восьми утра мне отдадите. - Так уже пол пятого, когда ж я успею? Может послезавтра? - Вячеслав Михайлович, вы хотите здесь работать послезавтра? Тогда потрудитесь сделать это до завтра. Боже мой, и это начальник отдела!
Ладно. Скоро вечер. Сладости. Что за сладости? Конфеты? Печенее? Торт? Где наша Лидия Фёдоровна? С Лидией Фёдоровной нет связи. Будем думать сами. Конфеты – шоколадные или карамель? Может взять в коробке, а то будут шелестеть фантиками всю ночь? Стоп! Секундочку! Мне тридцать восемь лет. У меня два высших образования не считая бизнес академии и всяческих тренингов! У меня в подчинении более трёх тысяч человек! И чем я занимаюсь? Составляю меню для домового? А что ты предлагаешь? Ну, хорошо. Проблема есть? Есть! Решений два – мир и война. Если война – опять же два финала. Либо они уходят из дома, либо ухожу я. Как их выжить? Позвать попа или колдуна? А если не выгоню? Только разозлю? Может они не такие безобидные? Тогда придется съезжать. Так это можно сделать и сейчас. А если выгоню? Они здесь живут двадцать лет, а я два дня, как приехал, и через месяц – два уеду. Нет, надо мириться. Заткнулся? Сиди и сочиняй меню.
Лады. Конфет возьмём всех по чуть-чуть. Печенья и пряников тоже. Молоко. Наверняка из супермаркета пить не будут. Там от молока только цвет. В бухгалтерии тётки должны знать. Какой у них внутренний номер? Ага. - Елена Александровна, - главбух меня уже узнаёт по голосу, - подскажите, где я сейчас смогу купить молока? Нет хорошего молока для ребёнка. Поинтересуйтесь, пожалуйста. Нашлась одна женщина, у которой есть номер мобильного телефона молочницы с рынка, у которой она по выходным берёт молоко и яйца. Зовут Лариса. Дальше очень просто. Три литра вечернего молока и три десятка яиц забираю через час в двадцати километрах от города. «Конечно, банку верну. Завтра или послезавтра я снова заеду». Приятная женщина Лариса. Теперь в супермаркет за сладким. Хоть и по чуть-чуть, но пакет получился внушительный. Взял на всякий случай разной сладкой воды, просто воды и маленький торт.
Придя домой, с порога объявил: - Мужики! Это всё вам. Будем жить дружно. Я сейчас разложу на кухне, - поставил пакет на стол и начал доставать оттуда пакетики,- и разложу по тарелкам. Сам буду в гостиной. Утром сам всё уберу. Достал четыре стакана, разлил молоко. Выставил сладкую воду, сорвал пластиковые крышки. Открыл и порезал торт. Места на столе едва хватило. Отошёл и окинул взором сервировку. Блин! Детский день рождения! Пододвинул табуретки. - Вы мне дадите выспаться, а я вас буду угощать. Если что особенно понравится, отложите на столик у плиты. Я буду знать, что взять в следующий раз. Взял пиво, местной сырокопченой колбасы (вкусная зараза, давно такой не ел), вынул пивной стакан из морозилки, леп-топ под мышку и закрыл за собой дверь в гостиную. Разложил всё на журнальном столике у дивана и сделал погромче телевизор. Но всё равно, когда минут через двадцать на кухне началась возня, я услышал.
Через час захотелось в туалет. Проклятье, мог бы предусмотреть. Подошёл к двери. Возня тут же смолкла. - Мужики! Я в туалет! Смотреть не буду! Тишина. Тихонько открыв дверь, демонстративно отвернувшись от кухни, пошёл по своим делам. Обратно шёл, уставившись в пол. Закрыл дверь, допил пиво и лёг спать. Свет на кухне остался гореть. Пролежал минут пятнадцать – тишина. Вот и чудесно. Утром ожидаемого хаоса на кухне я не обнаружил. Свет не горел. Практически всё было на месте, лишь на некоторых тарелках пряников уменьшилось заметно. Молоко тоже пили не сильно. Воду и напитки не тронули. Фантиков и крошек нигде не было. На столе у плиты лежали квадратная «ириска», цилиндрическая «коровка» и горбатый пряник с пятнистой спинкой. Как мило. Совсем не балованный народ.
Итак! Контакт налажен, меню на вечер определено, можно заняться делом. Этот день посвятил производству. Здесь всё было неожиданно очень пристойно. Главный инженер, Иван Васильевич (почему-то сразу вспомнилось: «жил – был царь Иван Грозный, которого за свирепый нрав прозвали «Васильевич»), явно за шестьдесят, в советском ещё сером костюме, молчаливый и спокойный. Народу неожиданно не много, как для таких площадей (зарплаты не поднимали с самого начала, поперву было не плохо, ну а сейчас, что это за деньги?), но везде чисто, процесс отлажен, учёт двусторонний, контролем качества, да и качеством остался доволен. Есть, конечно, нюансы, но это лечение амбулаторное. Хирург здесь не нужен.
- Иван Васильевич, вы кабинет себе сами в цех перенесли? - «Коммерческого» когда Николаевич взял на работу, мне предложил перебраться. Кабинетов на всех не хватает. - Вот вы к «охране труда» и переехали? - Ну, - улыбается,- была еще проходная. Ещё чуть больше часа общался с начальниками цехов и мастерами. После зашёл к конструкторам. Через три часа: - Людмила Анатольевна, из нашей с вами беседы я практически ничего не понял. У вас в отделе кадров шесть человек. Вы можете к концу дня мне написать, кто конкретно, какие функции выполняет и за что несёт ответственность? Пожалуйста, поимённо. И укажите, пожалуйста, образование и стаж работы ваших сотрудников. Да всех, включая начальника отдела. Нет именно к восемнадцати часам. Нет, конечно, вы ничего мне не обязаны. Я тоже знаю законы. Поверьте, для нашего холдинга, три месячных оклада не станут препятствием сокращения любого сотрудника. Но ведь можно уволить и по статье, согласитесь? Я бы на вашем месте не стал бы рассчитывать на директора. Всего хорошего.
Надо будет «бобика» на стоянку определить. Дальше будет только хуже. Сожгут ведь. Жалко «бобика». И менять охрану надо срочно. После ещё одного такого разговора, последовал визит директора, и, довольно резкий наезд в плане не тех методов, не умения работать с людьми. В общем, он не даст мне разрушить дело, которое он создавал столько лет. Боже, во что могут превратить человека «попу лизаторы». Зевс! Видать здорово его накрутили, если так расхрабрился. Что я мог ему сказать? - Олег Николаевич. Завтра в девять я назначил вашему «коммерческому», а после этого, в одиннадцать, мы с вами расставим все точки. Вас это устраивает?
Возвращался домой в настроении гадостном. Ребята мои за три дня сразу нарыли такого, что прошлый год оказался финансовым раем для предприятия. Деньги выводились, как перед смертью, совершенно нелепо и безобразно. Нет, не стоит затягивать диагностику. Завтра разберусь с «верхами» и начну резать этот чирей. А что покажет вскрытие, сколько там на самом деле гноя - посмотрим. Позвонил нашему начальнику безопасности. Старый добрый Петрович. Отставной полковник. Десять лет назад мы пришли на фирму практически одновременно. Его чуть хриплый голос сразу поднял настроение: - Приветствую, Юрий Владимирович! Шеф предупреждал. Что, пора? - Приветствую, Вячеслав Петрович! Человек десять, если есть – двенадцать. - Опасаешься бунта? - Думаю, до этого не дойдёт. Здесь территории два гектара, шесть зданий, плюс круглые сутки. И понаблюдать кое-кого. -Всё сделаю. Как обычно, на вчера? - Нет. Завтра, вторая половина дня. Дашь ребятам с собой оригинал приказа о моём назначении временным управляющим, и копии приказа в банки, таможню, в общем, Виталик всё знает. Да, ещё… - Ну, говори, говори. - Попроси, пожалуйста, кого-то из ребят взять штук пять тульских пряников, посвежей, с разной начинкой. Здесь не продают. - Эк, брат тебя крутануло. Добро! Всё будет! - Спасибо, Петрович. - До встречи!
«Бобика» отогнал на стоянку. Восемь минут от дома – не напряг. Благо дома всё есть, нести ничего не надо. Настроение заметно улучшилось, у «мужиков» тоже всё есть, за молоком поеду завтра. Всё остальное тоже завтра. Сегодня только пять страниц отчёта. Зашёл, включил свет… Шок! Сейчас, по прошествию года, мне легко рассуждать на эту тему. Тем более, что ничего уж совсем ужасного, я тогда не увидел. Сейчас многие в разговоре говорят «Я в шоке», и это нормально воспринимается. Но многие ли знают, что такое «Шок». Я теперь знаю.
Меня в своё время поболтало немало. Было очень много разного. Девяностые годы я прошёл от начала и до конца по полной. Доводилось бывать и на передовой. Спасибо двум годам, отданным МГ ГОН ПВ КГБ СССР, кто понимает. Скажу лишь, что когда в девяносто четвёртом, меня, пристёгнутого наручником к полудюймовой трубе, отхаживали дубинками два мента, в арендованном мною цеху, возле контрабандой привезенного моего бэушного станка для склейки пакетов, а затем облив моим растворителем мои рулоны с полиэтиленом всё это подожгли, – то даже те события не оставили во мне таких запоминающихся эмоций, как то о чём я сейчас пишу. Тогда я отделался вывихом плеча, двумя сломанными рёбрами и ожогами (дай Бог здоровья тому сварщику, так халтурно приварившему тот конвектор). Страх точно был. Была злость. Обида была страшная - такая, наверно, бывает только в детстве. Слёзы тоже были. Но даже сейчас, ещё раз переживая тот эпизод в цеху, я не могу вспомнить ничего похожего на силу тех эмоций, которые я испытал в прошлом году, войдя в квартиру на четвертом этаже кирпичной пятиэтажки.
Одновременно с прихожей, свет зажёгся в гостиной. На журнальном столике у дивана стояла банка с пивом. Явно только из холодильника, поскольку сразу начала покрываться капельками конденсата. Рядом был мой стакан из морозилки. И тоже на моих глазах запотевал и тут же покрывался инеем. Рядом со стаканом расположилась тарелка с тонко нарезанной сырокопченой колбасой. С характерным звуком включился телевизор и, практически сразу – открылась банка с пивом. Вроде бы ничего особенно страшного. Просто немного необычно. Но волосы вправду встали дыбом. Рубашка в миг намокла и прилипла к спине. Онемели и руки и ноги. Перехватило дыхание. Внутри всё похолодело, и холод не уходил. Я продолжал тогда стоять, а глаза заливал липкий пот. Я ничего не мог сделать.
Сколько я так провёл времени – не знаю. Но когда я смог выдохнуть, стакан уже оттаял, и конденсат с него струйками стекал вниз. - Ну, «мужики» - это сюрприз! Я смог сделать шаг. - Хи-хи, - это из спальни. И снова: - Хи-хи, хи-хи. Я сделал глубокий вдох. Голова чуть кружилась. В ладонях слегка покалывало. Не разуваясь, прошёл в гостиную. Налил пиво в стакан и жадно выпил большими глотками. Налил и выпил ещё стакан. Из заднего кармана бирюк достал платок. Вытер лоб, шею, виски. Сел на диван. Плеснул в стакан остатки пива и выпил в один глоток. В голове была просто звенящая пустота. Пот лил не переставая. Скорей механически, чем что-то соображая, я направился в ванную. Лишь под холодным душем начал приходить в себя. Выключил воду, только когда понял, что совсем замёрз. Надел халат - и на кухню. Молока было больше двух литров. Часть разлил по стаканам. Руки дрожали. Пряники и любимые «мужиками» конфеты я не убирал со стола. Конфет, пожалуй, маловато – нужно немного досыпать.
- «Мужики»! – немного подташнивало, зубы пытались сорваться в дробь, - Я дверь в кухню чуть прикрою, чтоб я мог перемещаться по квартире и вас не смущать. Тишина. Я взял пиво в холодильнике, прикрыл дверь в кухню, оставив щель сантиметров в двадцать, и весь вечер провёл в попытках разобраться: что же меня так напугало? «Мужики» возились на кухне, хихикали, глухо бормотали, несколько раз бегали туда – сюда. Однако когда я лёг спать, восстановилась тишина. Утром встал раньше. Нужно проработать первые результаты аудита. Вчера было не до того. Ребята Степановича не зря едят свой хлеб. Знают точно, где и что искать. Всё чётко и лаконично. Отчёт приятно читать: дата - событие – цифры – выводы. Директор, сволочь та ещё, но с ним, думаю, будет проще. А вот «коммерческий» - личность явно не устойчивая. Без истерик не обойдёмся.
По дороге на работу отзвонился Паша Пархоменко – зам Петровича, бывший инструктор морской пехоты. Огромный, спокойный и надёжный, как пик Коммунизма. - Мы выдвинулись из аэропорта в вашу сторону. Прекрасно. Как и ожидал, конструктивного диалога с «коммерческим» не получилось. Высокий, чуть больше тридцати. Прямые длинные волосы. Вытянутое худое лицо. Одет в… Мать дорогая! Похоже это Tom Ford! Ух-ты! Быстро прошёл к моему столу, брезгливо протянул мне четыре пальца. Я проигнорировал, жестом пригласив присесть: - Игорь Григорьевич, через две недели после вашего назначения, все основные поставки замкнула на себя одна фирма. Стоимость сырья сразу выросла в полтора – два раза. Учредителями являетесь вы, ваш директор – Олег Николаевич, и его жена, ваша сестра, - лицо его побелело, и пошло красными пятнами от шеи до лба.
- Ещё через неделю, появился Торговый Дом, с тем же составом учредителей и тем же директором – братом вашей мамы - взявший на себя всю реализацию. При этом мало того, что продукция на него отгружалась с двух – трёх процентной рентабельностью, этот Торговый Дом успел накопить задолженность, выражающуюся вот этой цифрой. – Я развернул в его сторону лист бумаги у себя на столе. – Прокомментируйте, пожалуйста. Красные пятна остались только на скулах. Глаза забегали. Явно ошарашен, видно готовился к другому разговору. Но быстро очухался: - Кто вам сказал?! Кто?! – руки прыгали по столу. - Это всё есть в бухгалтерии. - Нет! Про учредителей!
- Игорь Григорьевич, оба этих предприятия ведёт ваш главбух, Елена Александровна. Учредительные документы всех предприятий находятся в одном месте в её кабинете. - Вы не имели права! - Игорь Григорьевич, мы отвлеклись. Я просил вас ответить на мой вопрос. Лицо стало полностью белым. Нижняя губа затряслась. Сейчас начнётся. Правой рукой он схватил меня за галстук и потянул к себе. - Ты хочешь всё сломать?! Ты, сука! Всё сломать?! Очень захотелось дать правой снизу в подбородок. Чтоб только ноги мелькнули. За одно посмотрим на туфли. Боже, о чём я думаю? Левой рукой взял его правую руку у самого плечевого сустава, и сильно надавил большим пальцем с внутренней стороны руки. Она сразу обмякла и шлёпнулась на стол. Он отскочил на два шага назад, сбив по дороге стул. Губа тряслась, в глазах стояли слёзы. Висевшую плетью правую руку он взял левой на перевес, нежно, как ребёнка. - Я тебя уничтожу, сука! – вышел из кабинета, нажав на дверную ручку локтем, и захлопнув дверь ногой.
Да. Разговора не получилось. И фамилию туфлей определить не удалось. Директор, судя по всему, должен появиться минут через пятнадцать. Нет. В одиннадцать, как и договаривались, зашёл Олег Николаевич. - Добрый день. Я говорил с Игорем. Что вы намерены предпринять. Руки не подал. Волнуется сильно. Но тон сухой, деловой. -Олег Николаевич. Всё что происходит внутри холдинга, есть внутренние дела холдинга. С сегодняшнего дня, временным управляющим являюсь я. При выполнении всех моих условий, я не дам хода ни одной бумаге. - Ваши условия? – это был уже совсем другой Олег Николаевич, совсем не знакомый мне человек. Я изложил. Пять пунктов. - В течение какого времени должна быть погашена задолженность? - Сколько вам необходимо? - Две недели. - Два дня. И это время вы, ваша семья и Игорь Григорьевич будете под наблюдением. Вопросительно – недоумённый взгляд. Что? В правду хотел смыться? - Сумма очень серьёзная, Олег Николаевич. - Но два дня мало! Сумма правда серьёзная. Завибрировал мобильный. Паша. Значит у проходной. - Вы справитесь, Олег Николаевич. Пойдёмте менять охрану.
Дальше пошла текучка. Перетряхнул штатное расписание. Подогнал под него штат. Кто-то увольнялся сам, кто-то пугал судом и прокуратурой. Человек пятьдесят неделю митинговало у горисполкома. Тут же прошло в новостях. Познакомился с мэром. Сошлись на том, что я не буду перерегистрироваться в районе, все налоги по прежнему буду платить здесь. Оплатил оборудование компьютерного класса, который мэр должен подарить какой-то школе на первое сентября. Директором поставил главного инженера. Замами к нему определил главного технолога – бой бабу, и молодого паренька Юру из сбыта. Соображающий и обучаемый парень. Сносный английский. Свозил его к партнёрам в Европу и в Китай. Личных контактов не заменит ни что. И если в Европе в основном говорили, то в Китае плотно прошлись по трём заводам, в деталях показал Юре технологию (это вам не какая то китайская подделка, это настоящий Китай). Если я в нём не ошибся, через пару лет заберу к себе замом.
«Мужики» мои в тот раз тульские пряники смели в одну ночь. После ещё несколько раз их заказывал через DHL. В доме уже никто никого не стеснялся. Гремели посудой прямо в моём присутствии. При этом всегда поддерживали чистоту. Встречали меня холодным пивом. Где-то нашли старый, совсем лысый мячик для большого тенниса, и играли по вечерам. Сначала просто бросали друг другу, а затем я им устроил кегельбан из пустых пивных банок. Они бросали вдоль коридора из тёмной детской, а я расставлял банки на входе в кухню, и возвращал им мячик. Визг и хохот стоял, скажу я вам! А, когда сбивались все банки - так просто истерика. На период моих командировок мы выбирали меню посредством пустых пивных крышек. Каждой крышке соответствовал определённый вид напитка или продукта. К тому времени пользовались спросом уже творог, мед, сгущенное молоко, питьевые йогурты, варенье. Какие крышки оставались на утро, такие продукты закупались на время моего отсутствия.
Но, пришло время уезжать. За несколько дней, я предупредил своих «мужиков». - «Мужики», поехали со мной! Я живу в очень большом городе. У меня там большая квартира на верхнем этаже высокого дома. Вам там обязательно понравится! А ещё, у меня есть красивый деревянный дом в вековом лесу, на берегу очень красивого озера. Рядом в сторожке живёт один усатый дядька. Он хоть и ворчливый, зато очень добрый. Захотите - будете жить там.
Я выставил три крышечки и объявил: - Первая остаётся, если со мной ехать никто не хочет. Вторая – если кто-то хочет, а кто-то нет. Третья остаётся, если едут все. Определим состав, затем будем подбирать метод транспортировки. Но не на утро, ни через день, ни к отъезду ни одна крышка не сдвинулась. Вечером, накануне отъезда, собрав свои вещи, я попытался проститься с «мужиками». Я произнёс прощальную речь, но ответом мне была тишина. Утром – та же история. Но знаю ведь, слышат. Ну, нет, так нет.
Дорога прошла на одном дыхании. Когда пересёк кольцевую, позвонил домой консьержу. Попросил купить еды, и забить пивом холодильник. Позвонил друзьям, за которыми сильно соскучился. Договорились в девятнадцать у меня поиграть в карты. Затянувшиеся распасы, не сыгранные мизера, просто трёп, короче расстались за полночь. Ещё не коснувшись подушки – я уже куда-то уплывал, сон подхватил и сразу понёс. И так же внезапно исчез. «Топ-топ-топ-топ». Из столовой в кабинет. И сразу: - Хи-хи! – из за дивана в холле. Ком подступил к горлу. Навернулись слёзы. Молча встав, я подошёл к телефону, набрал номер консьержа: - Доброй ночи. Мне необходимо сейчас свежее деревенское молоко, и штук пять тульских пряников. Повесил трубку, повернулся и сказал в пустоту тихонько: - С приездом, «мужики».
Дедушка спал у самого входа в комнату, за холодильником. Холодильник этот перекочевал из кухни в дедушкину комнату, когда у нас поселился отчим и они с мамой купили новый Ariston. Сначала продукты хранились и там, и там, вперемешку, но чем больше отчим ругался с дедом, тем меньше было еды в дедовом холодильнике, и скоро там остались только каши, банки варенья и рыба для котов. Старики стали питаться отдельно.
Холодильник громко урчал. С другой стороны дедушкиной кровати, за стеной, ездил лифт – железный, грохочущий, полуавтоматический, в котором надо было руками закрывать все двери, внутренние и внешние, и, если лифт застревал, руками откручивать колесики и спускать лифт до ближайшего этажа, чтобы выбраться наружу. Гремел лифт страшно. Я приходила к дедушке вечером, после программы «Время», забиралась к нему под одеяло и рассказывала о том, как прошел день и что мне интересно в данный момент в мире. Мы много говорили про политику и про экономику, и строили планы о том светлом времени, когда я стану президентом страны или хотя бы премьер-министром и все изменю к лучшему. Когда за стеной проезжал лифт, мы умолкали, и слушали лязг и грохот, а потом угадывали, на каком этаже лифт остановился и кто из него вышел.
Позже, когда мне было десять-двенадцать, и в моей жизни уже появились секреты, я сменила рассказы о собственных переживаниях на пересказы полюбившихся книг. Больше всего дедушке нравилось слушать про природу и про зверей, но я в тот момент глотала только женские романы, в которых говорили про Любовь, да классическую русскую прозу из школьной программы. И то, и другое казалось мне довольно постыдным, и я самозабвенно врала про несуществующие книги несуществующих авторов, выдумывала картины охоты и страшные истории из жизни местной фауны. Днями просиживала в библиотеке, чтобы узнать что-новое про чужие земли и всяких зверей и птиц. Дедушке нравилось. Он улыбался и засыпал под мои рассказы с улыбкой на губах.
По вечерам дедушка вычесывал кота. Кот был белый и персидский, и шерсти от него было столько, что отчим был готов терпеть животное в квартире только при условии вычесывания два раза в день. Утром, перед школой, с котом маялась я. Вечером начиналось представление. Кот с дедушкой друг друга любили. Кот заранее усаживался у двери, когда дедушка еще только входил в подъезд, а потом все вертелся под ногами и заглядывал в глаза. Когда дедушка брал в руки расческу, кот прыгал на кровать и вытягивался пузом кверху, и мурчал, а дедушка медленно и аккуратно расчесывал шерсть, поднимал все лапы, вертел кота как игрушку. Глаза у него сияли так, что мне казалось – дедушка тоже мурлычет от удовольствия.
* * *
Я любила слушать дедушкины рассказы. Он много раз повторялся и рассказывал мне одну и ту же историю из года в год, но мне так нравилось, что я каждый раз притворялась, что слышу все в первый раз. Он говорил бессистемно, то о детстве в Сибири, то о службе в армии, то о том, как он работал в секретном бункере (он был военный врач), и они с моей мамой, тогда еще совсем маленькой, ходили по огороженному колючей проволокой полю и собирали там землянику. Но больше всего он рассказывал о своей юности, до армии, когда он жил один в домике в лесу и охотился на разных тетеревов, на лисиц и лосей.
Родители деда умерли, когда ему было совсем мало лет, и всех детей рапределили по разным домам в деревне. Домов было не слишком много, и все в деревне друг друга хорошо знали поэтому жили как будто большой семьей. Среди детей в семье за старшую была светловолосая девочка Лида, конопатая и смешливая. Умерла она полтора года назад, пережив всех друзей, братьев и сестер.
Дедушка жил в деревне Половинка на реке Бии, в Сибири. Деревня называлась так потому, что весной, когда таял снег и шли дожди, река разливалась и разделяла деревню ровно наполовину. Перейти реку вброд можно было только теоретически, потому что хоть она и была неглубокой, течение было быстрое, а вода холодной. Деревенские мальчишки по утрам собирались на разных берегах, перекидывали друг другу сети и, натягивая их, медленно шли из одного конца деревни в другой, вдоль реки. В сети набивалась рыба, которую потом честно делили между собой.
Дед рассказывал, как он с лучшим другом Тимкой носился по окрестным лесам и искал клады. Они рисовали карты на кусках коры, а потом прятали их в сундуках, под сестринскими платьями. Еще рассказывал, как бабка Ерофея учила его собирать травы в лесу, и рассказывала, какие лечебные, а какие ядовитые. И еще показала самую хитрую траву на всем свете. Росла трава по берегам реки и у запрудей, и если ее сорвать и помять между пальцами, она давала хрустящую белую пену, которой можно было мыть руки и шеи.
* * *
Пока я была совсем маленькой, мы с дедушкой каждое лето жили на даче. Позже, когда я стала учиться летом, он жил там один. Ему от этого было хорошо – болячки проходили, настроение улучшалось, и каждый понедельник, когда он возвращался в Москву, я видела за его спиной крылья. К пятнице он сникал, спотыкался, жаловался на болящую спину. Вечером садился в автобус на ВДНХ и пропадал на все выходные. Дедушкин москвич ржавел во дворе – после инфаркта было решено не искушать судьбу. «Я ведь не только сам в столб въехать могу, - говорил дедушка, гладя меня по волосам, - но и собью кого не дай бог… лучше уж так, на своих двоих». Зимой становилось хуже. Автобусы не ходили, дедушка переставал ездить на дачу, и чах в столице за книгами, все чаще сбегая от бабушки, впавшей в маразм, ко мне в комнату. Мне, поглощенной появившимся компьютером и просторами интернета, хватало ума не прогонять его – он ложился на мой диван, подкладывал под голову старую плюшевую обезьяну, и засыпал. Иногда я не будила его до самого утра, и тихо уходила в школу, укрыв его одеялом.
Однажды зимой, после нового года, я сидела в комнате дедушки и листала этимологический словарь. Дедушка вычесывал кота. Я думала о чем-то своем, и бессмысленно перелистывала желтые страницы, пока не наткнулась на засушенный лист орешника. Я подняла его к глазам, повертела… повернулась к дедушке. Внутри что-то заныло. У него были такие глаза – светло-голубые, ясные, прозрачные, и такая тоска была в этих глазах, такая грусть, как будто бы он был диким зверем, запертым в клетке. «Дедушка, - сказала я тихо, - поехали на дачу. Завтра утром». И мы поехали.
На даче было холодно, и снега было по самый забор. От автобусной остановки через лес и два поля мы ехали на лыжах, а потом откапывали дорожку от крыльца до сортира. В насыпанной снежной куче я вылепила большого белого дракона и повесила ему на шею бабушкины янтарные бусы. Ночью мы с дедушкой вышли на улицу, сели на скамейку у дома и смотрели на звезды; он рассказывал мне о звездах и о созвездиях и еще о том, что далеко-далеко, в южном полушарии, звезды совсем другие, и Белой Медведицы там не видно, зато видно непонятный Южный Крест. Дракон внимательно слушал нас и, кажется, жмурил свои драконьи глаза.
Спали мы на печке, обнявшись.
* * *
На мой выпускной в девятом классе мы строили много планов. Это была не просто дата, это был символ – первые цветы классной руководительнице, которые я выращивала сама, с семян и до кондиции, первые серьезные экзамены, первый аттестат. Такое обязательно надо праздновать. Мы придумали, что пойдем кататься на речном трамвайчике и есть мороженое.
23 мая дедушка ушел на работу – он преподавал в медицинском училище в Сокольниках, учил медсестер и медбратьев анатомии и сестринскому уходу. Вечером он не вернулся. Мама сказала – уехал на дачу, за моими цветами. Утром следующего дня я начала нервничать – дедушка всегда звонил, когда добирался до дачи, из домика председателя. Но телефон молчал.
Зазвонил он на следующий день. Молодой человек, представившийся Андреем из компании «Ритуал», хотел уточнить номер морга, к которому завтра привозят машину. - Какого морга? – бледнея, спросила я. - Завтра у вас похороны, - ответил юноша с легким упреком. - Чьи? – прошептала я. Юноша замолчал, и с минуту дышал в трубку, шурша бумагой. Видимо, сверял. - Комаровского, - сказал он наконец, - Августа Николаевича. Я положила трубку.
Он не доехал до дома с работы. На автобусной остановке случился сердечный приступ. Скорая приехала слишком поздно.
Я молчала весь следующий день. Подарила цветы классной, выпила шампанского с одноклассниками и до позднего вечера каталась по Москве-реке, заедая закат мороженым. Я сознательно пропускала похороны и поминки. Домой вернулась к полуночи. Мать, конечно, кричала. Мне было все равно.
* * *
Чем дальше этот день, тем больше мне жаль времени, песком сквозь пальцы просыпавшегося, ушедшего, растерянного. Того времени наших вечерних разговоров, из которых я так мало помню. Мне жаль, что я не понимала и половины того, что он рассказывал. Что была такой глупой, и не задала ни одного по-настоящему важного вопроса.
Хотя, конечно, с кем бы и о чем бы ты ни говорил, ты никогда не задаешь ни одного по-настоящему важного вопроса. Наверное, это закон вселенной.
Отправлено: 12.08.10 16:20. Заголовок: вот Веллера отличый ..
вот Веллера отличый рассказик, вроде не было тут: Скрытый текст
Рыжик. …Легче перепрыгнуть, чем обойти. Росту в нем сто семьдесят, а веса – сто три килограмма. Эти сто три килограмма он три раза подтягивает на одной руке. Из одежды по этим причинам предпочитает тренировочный костюм и безразмерную кожанку. Масть рыжая, веснушки россыпью, нос картошкой, и над добродушнейшими глазками ресницы бесцветные хлопают. И украшен этот пейзаж златой цепью на манер лорд-мэрcкой, однако висит на ней не ключ, а откровенный могендовид. Если б этот парнишечка (сороковник разменял) работал натурщиком у художников-антисемитов, мог бы зарабатывать неплохие деньги. Он и зарабатывает неплохие деньги, но немного в ином качестве. Начальником охраны в одной скромной московской фирме. Фирма свою деятельность не афиширует и на «мерсах» не ездит, но стоит настолько неслабо, что организует всякие международно-культурные сборища и вбивает в благотворительность немереные деньги. А вот такие там ребятки с интеллигентными идеалами подобрались. Все бывает. И вот в этом-то городишке, где национальным видом спорта стала стрельба по движущимся мишеням, колорит а'ля рюсс, фирма эта крыши не имеет. Крышей работает Рыжик лично. «Понимаешь, волк ведь в лесу – он не всех дерет подряд, тоже разбирается: зайчик там, барсук, олень. А вот стоит кабан, секач с клыками, боец. Тут серьезно подумать надо. Да ну его на хрен, еще неизвестно, чем кончится. Пойду поищу что-нибудь полегче…» Тут он как-то в хорошем подпитии провожал друга с Казанского вокзала и только возвращается к ожидавшей машине – вечер, темь, – подходит милая такая девушка с сигаретой и осведомляется насчет зажигалки. Лезет безвредный пьяный толстяк в карман – и получает в лицо струю из баллончика. Уклониться он успел не совсем, нюхнул чуток газку и озверел. А периферийным зрением ловит: двое ребят уже подбегают к нему. Один поехал в реанимацию с переломом позвоночника, второй – с разрывом печени, девушка отделалась переломом руки. «Я все-таки немного подстраховывал, чтобы не убивать. Ситуацию ведь я контролирую». Это оказалась мелкая банда молдавских гастролеров, которую три месяца «не могли» взять. Всегда симпатичен контраст: внешне человек не может ничего, а на самом деле – все. К Рыжику надо присмотреться – тому, кто понимает, чтобы учесть, что толстые ручки у него в запястье шириной с колено и неплотно прилегают к бокам – под жиром мышцы мешают, и славные глазки иногда принимают выражение, по сравнению с которым актер в роли убийцы – это мать-героиня. Из кадров он уволился в тридцать семь лет. Спецподразделения рассыпались. Последняя должность его в армии была – инструктор рукопашного боя группы «Альфа». На минуточку. Это трудно себе представить, что должен уметь человек, чтобы в группе «Альфа» быть инструктором рукопашного боя. Так, вдобавок этот еврей-толстяк-убийца-супермен женат на кореянке. Это не совсем обычная кореянка. Ее дедушка (в переводе с корейского на более доступный нам японский – сэнсэй) до сих пор протыкает пальцем стены, разбивает взглядом бутылки – и тому подобные восточные развлечения. Вы много встречали евреев-альфовцев, которые в отпуск ездят на деревню к дедушке в Корею и там совершенствуют свое рукомесло как дань родственному уважению? Дедушка мечтает, чтобы Рыжик переехал в Корею, и было кому передать свою школу боевого искусства, но Рыжик не хочет в Корею насовсем, потому что там нету евреев и не с кем поспорить о Талмуде и ТАНАХе. А дедушка души не чает во внуках, рыжих и узкоглазых. Можете себе представить эту гремучую смесь! Сам-то Рыжик в детстве был существом кротчайшим и забитым. Родом он из местечка под Винницей, классическая черта оседлости. И его собственный дедушка был отнюдь не бойцом. Близко не. Его дедушка был цадик. И не просто цадик, а какой-то уже в особенности почтенный цадик, к которому еще в старые времена знающие люди приезжали со всей Украины, чтобы потолковать о разных святых, но спорных и малопонятных вещах. Взгляды на святость у дедушки были свои. И он вбивал их во внука в буквальном смысле – палкой по хребту. Невинный хребет отдувался за непослушную голову, которая не успевала вмещать трехтысячелетнюю иудейскую мудрость в дедушкиной интерпретации. Мудрец был хил, но крут. Легок на слово и тяжел на руку. Тору требовалось знать так. Дедушка раскрывал книгу наугад и накалывал любое слово иголкой. Нужно было продолжать читать текст наизусть со слова, проколотого не на этой, а обратной, невидимой стороне листа. Имея натурой копию дедовской, мальчик уважал Писание, но категорически не принимал то, что ему не нравилось. Не нравилось ему уложение о наказаниях, а в особенности его неукоснительное применение. Два полушария юного мозга работали в двух диаметрально противоположных направлениях: одно учило хитросплетения иудейского Закона, а другое алкало мести и торило пути к ее осуществлению. Поднимать руку на дедушку-цадика было решительно невозможно, но нигде не написано, что нельзя бить всех остальных. Но можно-то оно можно, да кто ж ему даст? Он пробовал бить других мальчиков, менее преуспевших в учении, и в жизни стало одним горем больше: теперь его били все. Хилость и агрессивность – малоперспективное сочетание. Тем временем мальчик пошел в школу, а в школе были спортивные секции, а в спортивных секциях был недобор, и его взяли на вольную борьбу – для пополнения списка. И вот там он, пыхтя и скуля от злости, стал возиться на ковре, изворачиваясь и напирая на противника всем своим петушиным весом. Он стал бегать, заниматься гантелями, а наибольшее наслаждение доставляло ему подтягиваться рано утром на дедушкином посохе, положив его на открытые двери кухни и сортира. Это был утонченный и даже философский род мести – превратить орудие наказания в орудие своей силы. В борьбе плохо одно – противника нельзя треснуть. А секции бокса в школе не было. И в четвертом классе, получив третий юношеский разряд по борьбе, он стал ездить на бокс в райцентр. В пятом походя лупил полшколы, и из этой школы его в конце концов исключили вообще за рецидивистское хулиганство – была такая мера наказания. Тут мнения в семье разделились. Мать плакала, отец держался за голову, зато дедушка встал горой в поддержку, беспрекословно заявив, что будущий великий цадик, надежда семьи, таки должен уметь за себя постоять среди неверных и идиотов, а все эти ложные школьные премудрости его, в сущности, только отвлекают от истинного знания. Но поскольку учиться все-таки надо, результат этого неординарного коллоквиума оказался вполне в традиции соломонова решения: вундеркинда и хулигана поместили в областную спортивную школу-интернат. О! Бодливого козленка пустили в огород. В шестнадцать у него были первые взрослые разряды по боксу, вольной и самбо, в семнадцать он стал чемпионом области среди юношей, в восемнадцать был кандидатом в мастера, и его взяли в армию – не за спортивные успехи, разумеется, а на общих основаниях. На общих основаниях он не прослужил ни одного дня. Сначала естественным путем его зачислили в спортроту, оттуда забрали в спортроту округа, однако после выигрыша окружного первенства выдернули как бы вбок – в спортроту ВДВ, откуда перекинули в спецназ, где недолго погоняли и промяли, как в молотилке, и перевели в часть, условно называемую особым отдельным диверсионным подразделением. Вот там уже всерьез стали учить убивать всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Если серьезные курсанты-десантники сдают зачет по владению саперным и шанцевым инструментом в качестве холодного оружия, то элитного класса диверсант – это кошмарный сон общества противников смертной казни и предмет черной зависти трюкачей Голливуда. Он рубит руку листом бумаги, за семь метров щелчком метает в горло бритвенное лезвие и является тем бойцовым зверем, который есть тактическая единица сам по себе. В семьдесят втором году их всемером кинули в Венесуэлу выправить положение у прокоммунистических партизан и взять один городишко, так уже по дороге они напоролись на два взвода американских рейнджеров, и стало у США двумя взводами рейнджеров меньше. Их ребятки были во Вьетнаме, в Анголе, в Индонезии – солдаты Великой Империи. Ага. Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и им подписали контракт на весь срок. И вот, значит, в начале осени семьдесят третьего опять переводят меня в некую отдельную сводную роту хрен знает какого неясного назначения. Комиссия, анкеты. И в лагеря – притереться на взаимодействие. Странная какая-то рота попалась. Я вожу все, что ездит, и стреляю из всего, что заряжается. А тут и спецназ, и морпехи, и саперы – ни хрена не понять. И дрючат нас на протыкание обороны и уничтожение управления и связи. При чем тут я?! Это чистая задача десанта. И тут оказывается, что есть еще занятия по языку. И не по какому-нибудь, а представьте себе, по ивриту! Ни хрена себе, думаю. Ага. И нас на иврите двое – я и еще один парнишечка с гебраистики Института военных переводчиков. Я еще смотрел – что за несколько козлов бестолковых, как это чмо сюда попало?! Так еще двое знали арабский. Ну че, это уже проясняет картину. Можно понять. В конце сентября нас всех переодевают в штатское, сажают в самолет, и вылезаем мы в Одессе. Сажают по машинам, везут. Куда везут – естественно, не знаем, но догадываемся. Можно представить. Ночь, порт, пароход, трюм – закачало. Поплыли, значит. Из трюма не выпускают, пищу доставляют, качать крепко стало, отдельные личности блюют. Материмся. Скучно. Качать перестает, опять же ночью. «На выход! Вольно, не в ногу». Трап под прожектором, крытые грузовики у стенки и насмешливый голос из темноты: «И этих укачало!» Привезли в какую-то пустыню под звездами, построили, переодели в непонятное обмундирование и еще выдали сверху какие-то белые бурнусы. Ну-ну. Ждем, когда скомандуют верблюдов седлать, мля! Засекретили… Подходит какой-то хмырь с носом и усами. Нос морщит, усами шевелит. Среднее между клоуном и тараканом. «Мля, на кого вы похожи… Какой долбак вас так одел?.. Шлют тут, не спросясь! Ложись! Ползком!» Ползем. Да что, думаю, за херня за такая. «Стой! Кругом! Лечь на спину! Ползком!» Ползем на спине, такой кроль по барханам. Грюпнулся он, что ли? – Хорош! Ну-ка… Ну вот, хоть не так вас в тем ноте видно в этих саванах. В грязи б вывалять, да нет ее здесь, мать их. Так. Сварщики есть среди вас? Вопрос идиотский. «Сварка» – крупнокалиберный пулемет, чего ж из него не стрелять, но мы ж не специально пулеметчики. И тут один голос подает: – Я сварщик. – Слава Богу. Пошли со мной. Так, разобрались в колонну по четыре, правое плечо вперед, шагом марш! Приводит в какую-то траншею, сварщика тычет к пулемету. – Видишь – вот там огонек? Погаси-ка мне его. Тот мнется и говорит: – Да я вообще-то из пулемета не умею… – Что-о? – скрипит наш усатый Карлсон. – А что ты тогда умеешь? Ты вообще кто такой? – Так сварщик я. – Так какой же ты на хрен сварщик? Ты чо вообще умеешь? Ну, прислали котят на мою голову!.. – Варить умею. Любые сплавы. Сварщик пятого разряда. Мы валимся на дно траншеи и хохочем. Нет, это спектакль, за это деньги надо платить! – Тебя откуда такого взяли?! – Отдельный саперный инженерный батальон. – Ну, сука, я чувствую, вы мне тут навоюете. – Капитан тычет из станкача в огонек длинной очередью, там гаснет. – И всего-то делов. А мы что? Спрашивают – отвечаем, не спрашивают – молчим. Не такая часть, чтоб рассказывать кому ни попадя что не надо. Пусть наверху разберутся, что да как и куда нас сунули. Наверху разбирались еще сутки, и за эти сутки нас выставили в оцепление полигона. Пока вели по косвенным приметам, наши арабисты сообщили, что мы, вероятнее всего, в Египте. Точно, в Египте. Логично. На полигоне наши специалисты демонстрировали в действии новую ракету класса «Земля – воздух» по низколетящим целям. Видимо, ракета была из тех, вместо которых арабы просили потом прислать им ракеты класса «Земля-самолет». Либо же она работала исключительно по очень низколетящим целям, выбирая их по принципу меньшей высоты. Потому что самолет-мишень прошел квадрат без всяких помех со стороны этих зенитчиков. Зато где-то вдалеке ехал по гребню бархана «газик» с наблюдателями, так ракета разнесла его в мелкую пыль. Действительно, летел очень низко. Очевидно, инцидент разобрали с тщанием и оцеплением тоже поинтересовались, потому что у носатого-усатого капитана нас забрали; прощался он с нами, как с родными, и все жалел за неумелость. А началась ночью какая-то буча, из-за Суэцкого канала стрельба, раздали нам вооружение до зубов, вплоть до станковых гранатометов, поставили уже нашему собственному командованию задачу, и – по машинам, через понтон на Синай, утром ждать в районе задачу по рации. При этом воды, как водится, по фляжке, и воду мы самостоятельно набрали в пару бочек, слив на хрен солярку. Воняет, но жить захочешь – напьешься. Однако утром задачу нам не поставили, а напротив – запросили обстановку. Докладываем: обстановка спокойная, пляж чистый, жаль, что купаться негде. Приказ: укрепить и ждать. Много ты на ровном песке укрепишься. Ждем. Днем: «Ну как?» – «Загораем». – «Ждите». Так и переночевали. А на рассвете слышим рычание: танковые моторы. Приготовились к бою на всякий случай, запрашиваем наверх: так как, что? Ждите, отвечают. Мы-то подождем, так танки идут. Ах, как, кто, откуда, сколько? А уже видно: до хрена. Не менее полка, отвечаем. И получаем задачу: оседлать стратегически важное танкоопасное направление, держать и не пущать. Нет, ты понял юмор? Собирать суперэлитную часть в качестве противотанкового заграждения. Вам привет из сорок первого года! Ну что? Мин у нас нет, а если бы и были – ставить их некогда. Рассредоточились по гребешкам, загнули фланги, выделили резерв. Прикинули, как они будут пытаться нас обойти, как выгоднее пройти к переправе, которая теперь, стало быть, за нами. Ящики и всякое барахло навалили на наши ямки – заместо блиндажей. Подпустили. А они бодро так из башен торчат, люки водителей открыты, и головное охранение идет вплотную к походной колонне. Только что музыка не играет, мля. А у нас ПТУРСов четыре штуки. Бздеть нечего, нам надо задержать их всего на час, и авиация поможет, и противотанкисты через час подойдут. Но взаимодействие в бою у израильтян и Египта налажено по-разному, и эту разницу мы ощутили на себе немедленно. Потому что самолеты над нами прошли в две волны не египетские, а израильские. Первая волна, как мы узнали позднее, а поняли раньше, разбила аэродромы и сожгла на земле авиацию. А вторая очень профессионально, судя по всему, разнесла переправу. Пока она разносила переправу, мы под шумок подпустили танки на семьсот метров и врезали со всех стволов. Шесть штук сожгли сразу – головное и боковое охранение. Остальные попятились за барханы и стали по нам бить. Но, во-первых, танковая пушка хороша тем, что траектория у нее настильная, это не миномет, и снаряд далеко-о за барханом рвется. А во-вторых, танк – корова здоровая, его видно хорошо, а из него – плохо. Пока они так постреливали, мы выдвинули с флангов две группы вперед и еще три машины им сожгли. Тогда они справедливо решили пустить вперед пешую разведку. Не учли они только одного – что у нас каждый третий – снайпер. Перещелкали с одного выстрела. Хрен с ним, решили, видимо: раз такие храбрые и упрямые – обойдем. И стали обходить нас справа. Сожгли двоих ПТУРСами – перестали обходить. А уже солнце палит, день вовсю, воду с соляркой хлебаем. Но только двое легкораненых, и боеприпасов до хрена. Подобрались они за ближайший бархан, помахали белой тряпочкой и принялись орать: – Эй, русские, кончай воевать! Вам-то здесь что? Гарантируем: вода, свобода, возвращение домой хоть завтра. Наш арабист орет в духе, что арабы не сдаются, святую землю освободим, смерть собакам! Из-за бархана лопаются от хохота и отвечают: – Мужики, кончай лапшу на уши вешать! Арабы, как же! А то мы не знаем, кто как воюет! Сколько вас там? Откуда будете, землячки? Тут я ору на своем безупречнейшем иврите, что оборону держит противотанковая бригада, подходы минированы, и не фиг им тут ловить, сожжем всех. Со всеми ругательствами, которые знаю, а знаю я их много, потому что дедушка-покойник не ограничивал себя не только в руке, но и в языке. Короче, двинули они массой на наш левый фланг, и быстренько двоих головных мы сожгли остатними ПТУРСами. На чем наступление прекратилось. Если бы мы так берегли свою живую силу и технику – до сих пор бы стояли под линией Маннергейма. Так весь день до вечера перестреливались потихоньку, а вечером сообщили по радио, что боеприпасы подошли к концу, держать нечем, врукопашную на танки не пойдешь. Или подбросьте – или отводите. Отвечают – постарайтесь ночь их не пускать, а там давайте к берегу – плавсредства перевезут. В поту, песок под одеждой, мозги плавятся – а тут ночь, прохлада, чего не повоевать. Они ночью попробовали обойти нас с двух сторон подальше. Но теперь сравни, как виден в ночном прицеле раскаленный танк и как поймать в него голову над барханом. Еще пару сожгли – и они успокоились. Посветили ракетами, попалили последним для острастки – и бегом к каналу. Из плавсредств плавает у берега разве что дерьмо. Побросали в воду все, кроме личного оружия, – и вплавь». За эту командировку Рыжику дали Красную Звезду. Хотя его старший лейтенант получил Героя. В семьдесят девятом за афганскую командировку он получил Красное Знамя, будучи уже офицером в «Альфе». Затирали, подполковника не дали, и в конце концов это ему надоело. А там начались новые времена, предпринимательство, общества еврейской культуры, и стал он цивильным человеком, хорошо зарабатывающим и уважаемым членом правления Московской еврейской общины. Абсолютный язык, абсолютное знание предмета и необыкновенная общительность и пробивная сила. И вот на праздновании Дня независимости Израиля, на приеме в посольстве по этому случаю, сидит он за столом как раз напротив знаменитого ветерана посольских дел в СССР, лично посла Арье Левина. Пьют, закусывают и приятно беседуют о разном. И Арье Левин, человек резкий и крутой, несколько даже неприятно удивлен тем, что у Рыжика классический иврит чище, чем у него, а знаний в Законе бесспорно больше. И после очередной рюмки переводит мужской разговор на табак, вино и оружие. И Рыжик, хлопнув крепко, рассказывает ему всю эту историю. Арье Левин долго молчит, чернеет лицом. Протягивает руку к бутылке водки и наливает ему не в рюмку, а в фужер. И себе в фужер. Мрачно чокается и выпивает. И после этого произносит: – Парень, ты сейчас насрал мне в душу. Ты клянешься, что вас было семьдесят? В октябре семьдесят третьего года подполковник Арье Левин командовал головным батальоном в бронетанковой дивизии «Бен-Гурион», которую Рыжик с ротой и держал сутки. Вот так становятся друзьями.
Интернет – зло. Я долго не понимал этой простой истины, пока не зарегистрировался на «одноклассниках». Я не видел никого, с кем учился в школе лет двадцать пять и совершенно не страдал от этого. Учёба в институте в другом городе, потом распределение в глубинку, затем девяностые погнали меня по стране. Москва, Уфа, Чита, Воркута, Новосибирск - мелькали города и люди. Пока не остановился, не обзавёлся домом, семьёй, собакой и… Интернетом, будь он проклят во веки веков со своими социальными сайтами. В «одноклассниках» нашёл Мишку Когана, который теперь живёт в Израиле, потом Коловоротова, уехавшего в Германию, затем Марину Седову, никуда не уехавшую. Но на удивление, общение ограничилось несколькими письмами и зависло. Разговаривать было не о чем. Кто кем работает, сколько детей, что о ком слышно. Кому это интересно? Я не нашёл для себя удовольствия общаться с буквами на мониторе. Другое дело – на кухне под бутылку водки, да с добором, да с пепельницей, полной окурков, или в кабаке под коньячок и шашлычок. Никакие написанные слова не заменят живого голоса со всеми интонациями, никакие смайлики не станут улыбками, и фотографии «а это я с дочкой в Египте» не передадут взгляда, горящего от радости встречи. С сайта я ушёл по-английски, иногда, как партизан, заглядывал, но ничего никому не писал, и никого уже не искал. И вдруг читаю: «25.06. в 15.00 встреча одноклассников. Сбор у входа в школу. При себе иметь воспоминания и хорошее настроение».
И тут меня накрыло. Встали перед глазами лица тех пацанов и девчонок, с кем десять лет тянул лямку среднего образования. Достал с антресолей школьный альбом, целый вечер листал, жене рассказывал. - Вот, Галочка, это Кирилл Топорков, гад, списывать никому не давал, очкарик и отличник, золотая медаль. А это Олька Семёнова, дура набитая, никто с ней не дружил. Так, ни рыба ни мясо была. А вот Анжелка Татаренко, первая красавица, по ней все ребята сохли по очереди. А этот – боксёр, вечно дрался со всеми, пока ему тёмную всем классом не устроили. Димка – лучший друг был, я с ним пару лет переписывался, потом потерял из виду. А это – Ленка… - Что за пауза? – Галя ехидно улыбнулась. - Да нет, фамилию забыл, - соврал я. - Так вот же написано – Сомова. - Точно, Сомова. - И что Ленка? – жена склонилась над альбомом, чтоб поближе рассмотреть фотографию. - Ничего, Сомова и Сомова. Отец у неё погиб, когда ей десять было. - А что это ты вдруг вспомнил школу? Я рассказал ей о встрече в пятнадцать ноль ноль у входа в школу. - Ну, хочешь – поезжай. Я не против. Развеешься. - Даже не знаю… Денег нужно много, на дорогу, и вообще, да и на работе надо отпрашиваться. Я подумаю.
Думал я недолго, на следующий же день подписал у начальника пять дней отгулов, смотался в кассы – купил билет на поезд. И вот, двадцать четвёртого прощаюсь уже с женой на перроне. - Документы куда положил? Билет где? Ты курицу долго не держи, её съесть нужно, чтоб не испортилась. Как приедешь, позвони. - Конечно, позвоню. - И ты там это, смотри у меня, - улыбнулась Галя, а в глазах совсем не улыбка. - Галь, ну ты же меня знаешь… - Знаю. Знаю я эти встречи, каждый пытается наверстать упущенное в молодости. Смотри у меня. - Ну тебя. - Ладно, иди уже, пять минут осталось, - поцеловала в щёку. Я поднялся в вагон, показал билет проводнице и повернулся, жене помахать. - Ленке привет передай, - сказала она, подморгнув. - Какой Ленке? - Да той, Сомовой, или как её… Ладно, шучу я. Привези мне что-нибудь. Сувенирчик. Ладно? - Привезу.
Вот как эти женщины всё чуют. Ничего не утаишь. Ленка Сомова была первой любовью, с ней я впервые поцеловался, раза три даже в кино ходили, но дальше дело не зашло. Я и не пытался. В школе я был худой, как глист, долговязый и одевался не в «Берёзке», а в универмаге, и деньги у родителей клянчить приходилось. Много не давали, жили мы небогато. В общем, девочки на меня особо внимания не обращали. Так что, мой короткий роман с Сомовой был настоящим событием. И одним из факторов, решившим судьбу поездки, была надежда встретить её. Просто увидеться, поболтать, посмотреть на неё четверть века спустя. Странно, я до этих «одноклассников» и не вспоминал о ней, а тут всплыло. Первыми признаками старости является «ностальгия» по былым временам. Когда то совковое дерьмо, в котором трепыхались моё детство, отрочество и юность, начинает казаться счастливыми временами, полными свободы и романтики – значит, жизнь миновала пик и пошла потихоньку на убыль. Когда фраза «а вот раньше было» вызывает неясное томление, тоску и мысли, что ничего уже не вернётся, и никогда ты не станешь таким беззаботным, бесшабашным, лёгким на подъём, никогда уже не будет первого поцелуя и друзей, не загруженных семьёй и проблемами. Короче, диагноз поставлен. Поезд, монотонно стуча колёсами, вёз меня к призракам молодости.
Я приехал рано утром. Город ещё только начинал просыпаться. Поливалки распускали радуги над клумбами. Дворники подметали тротуары. Был выходной день, и большинство людей ещё сладко спали. Решил идти пешком. Город почти не изменился, только понавешивали реклам и вывесок. Вспоминания захлестнули. Не ожидал от себя такой сентиментальности. Только сейчас я понял, как не хватало мне детства, забытого, забитого, загнанного в самые дальние уголки памяти. Даже слёзы попытались прорваться наружу, но я сдержал их. Ещё не хватало. Приятно удивился, увидев кафе, в которое иногда водили родители. Та же вывеска, та же лестница. Жаль, что ещё рано, и оно закрыто, а то точно бы спустился, там, наверное, и интерьер не изменился, и мороженное такое же вкусное, как было тогда…
К школе я подошёл в пол-третьего. Уставший от прогулки по городу, полный впечатлений и с ожиданием встречи со старыми друзьями. Первым я увидел Сашку Кривоноса, мы с ним никогда не дружили, но сейчас он показался мне настолько родным, что захотелось обняться, похлопывая друг друга по плечам. Но он как-то сухо протянул руку, улыбнулся, скорее из вежливости и спросил так, как будто мы с ним видимся каждый день: - Ну что, как дела? - Нормально. - Что-то никого нет. - Рано ещё, - посмотрел я на часы. Мы закурили, чтобы сгладить неловкость молчания. И тут повалили. И было всё – и объятия, и похлопывания и поцелуи, оставляющие кокетливые следы помады на щеках. И вопросы и ответы, и радость в глазах. Как они изменились все! Как мы изменились. Животы, седины и лысины, морщинки и морщины, но все нарядные, и в глазах – радость, и тот, юношеский задор. Пустили по кругу пару бутылок водки, прямо из горлышка, для разогрева, за встречу, за школу. Кто-то сбегал за цветами. Пошли в школу. Оказывается, и директор ещё тот остался, Иван Трофимович, и учителя некоторые работают. И нас узнавали, и помнили по именам. И смахивали слезинки. Всё вертелось в хаосе, галдеже, смехе. Зашли в класс биологии с теми же чучелами ёжиков и ворон, и скелетом в углу. Расселись за партами, поджав не помещающиеся под столы ноги. Каждый выходил и рассказывал о себе. И всё оказалось не так, как виделось тогда. А иногда наоборот. Светка, умница и отличница, с огромным потенциалом, жила в какой-то глухой деревне, и работала сельской учительницей, а дома – хозяйство – куры, свинья, огород. Пашка, лопоухий троечник, держал кучу фирм и ездил на джипе с охраной. Аня Васильева – спортсменка, легкоатлетка – растолстела до ужаса, и дышала тяжело от лишнего веса. Володька Савельев вернулся из армии без руки. Анжелка – первая красавица – стала похожа на продавщицу из комиссионки, с нелепой, залитой лаком, высокой причёской и толстым слоем косметики на лице. Но это не важно. Каждый нашёл слова, и каждому хлопали и подшучивали, и радовались за успехи. - А мне нечем хвастаться, - Олег Кривенко как-то виновато смотрел в класс. – Я дворником работаю. Простым дворником. И ещё я в тюрьме сидел год за воровство. Как на исповеди. Все молчали, ожидая продолжения, но он вернулся за парту, сконфуженный таким самобичеванием. За ним вышла Таня Осипова и начала расписывать всю свою карьеру от бухгалтера до директора супермаркета, и как она с персоналом, и какая ответственная работа, и какие перспективы. Утомила немного. Но это всё закончилось, и оказалось, что в ресторане уже ждёт поляна, и все стали скидываться, доставая бумажники. А Ленка Сомова так и не пришла. И я ни у кого не спросил, почему. Просто не спросил.
Коньяк, водка, шампанское, нарезка, салаты, блюдо с фаршированным осетром, котлеты по-киевски, отбивные, фрукты. Официанты бесшумными тенями меняли блюда и грязные тарелки на чистые. Каждый вставал, говорил тост, остальные шумно поддерживали, цокаясь рюмками. Я сидел рядом с Димкой, которого сейчас воспринимал, как и тогда, лучшим другом. Слева – Анжелка, пытающаяся перекричать остальных, чтобы вставить своё. Вспоминали, вспоминали, вспоминали. Смеялись до колик. Ели пили. О Ленке я забыл. И спросить забыл. Не до того было. И, вдруг, она вошла. Красное платье, туфли на высокой шпильке, все зашумели, приветствуя её, притащили стул, потеснились, налили штрафную. Она сидела напротив, ещё растерянная, здороваясь с каждым то кивком головы, то взмахом руки, то просто улыбкой. Увидела меня, заулыбалась, что-то спросила. Слова утонули в гаме застолья. Есть уже не хотелось. Пили под оливки и лимончик. Пошли на улицу подышать, покурить. Разговоры не умолкали. В зале включили музыку, сразу начались танцы. Кто плясал задорно, кто в обнимочку, еле покачиваясь, говорили друг другу на ухо, чтобы было слышно через гремящую музыку. Ленка тоже вышла из кафе, достала сигарету, кто-то дал подкурить. Она затянулась, выпустив дым вверх. Стояла одна, не присоединяясь ни к одной из образовавшихся кучек курильщиков. Я решил не терять время. - Привет, - сказал я, - давненько не виделись. - Привет, ты каким судьбами тут? Никто о тебе ничего не знал. Куда пропал? - Да жизнь помотала. - А ты так, ничего, хорошо выглядишь. Возмужал. - Так ведь, мужик уже, вроде. Что у тебя? Чем занимаешься? - Так, ничем конкретным, - она замялась на секунду. Я почувствовал это, но мало ли, у кого какие проблемы. Не в мои правилах в душу лезть. - И ты почти не изменилась, - сказал я. В вечернем полумраке лицо её казалось молодым, или это я хотел её таким видеть. - Почти, - хихикнула она. – Пойдём потанцуем, - бросила недокуренную сигарету в урну, схватила меня за руку и потащила внутрь. Подошли к столу, я налил водку в рюмки, выпили без тоста, закинули по оливке и пошли на танцпол. Она положила руки мне на плечи, прижавшись плотно, я обнял е за талию. От неё пахло духами и табаком, и бюст упирался мне в грудь, она задвигала бёдрами в такт музыки, извиваясь. Лёгкое платье совсем не скрывало жара её тела. Чёрт, я здесь не за этим. Я люблю жену, и даже в планах не было изменять ей. Я попытался сдержать напор, и мне это удалось. Движения стали менее вызывающими, но всё равно, еле дождался конца песни. Не этого я хотел. Поговорить, просто поболтать, возможно с лёгким налётом флирта, но не более. Мы снова вернулись к столу, снова выпили. Алкоголь в крови набирал обороты, я не был пьяным, но первые колокольчики уже отбивали такт в голове. - Ну, рассказывай, как ты. Слушай, ты знаешь, что я в тебя влюблена была в школе. Знаешь? Не знаешь, - она уже была навеселе, помада слегка размазалась и тушь немного осыпалась на щёку. - Я в тебя тоже, - признался я. Лена засмеялась. - Это я знаю. А знаешь, что тебя половина девчонок из класса любила. - Понятия не имею…а почему тогда… что-то я этого не замечал. - Ты был таким скромным, таким… нерешительным. Они ждали, а ты не замечал. Это откровение меня шокировало. - Ты и сейчас видный такой. Что это у тебя за шрам? – он провела пальцем по моему лбу. Нежно, едва касаясь. Так, что мурашки пробежали по лицу. - Да так, я уже и не помню. У меня много шрамов. - Покажешь? – она заглянула в глаза, посмотрела долго, вопросительно, просяще. - Как-нибудь потом. - Ты где остановился? Это была не та Ленка, которой я её помнил – скромную девушку с косичкой, неумело целующуюся, отталкивающую руку, пытающуюся в темноте кинозала потрогать её худенькую коленку. Не та Ленка, которая писала стихи, которые никому не показывала, а мне прочла несколько. Хорошее стихи. - Лен, я на воздух выйду, покурю. - Хорошо, иди, - она налила себе, выпила залпом, - Серёженька, пошли потанцуем, - тронула за рукав осоловевшего Марьяненко. Он встал тяжело, опираясь о стол и побрёл танцевать, как идут на заклание. Вечеринка набирала ритм. Олег Кривенко стал кричать, что всех нас ненавидит, что мы все уроды, хвастливые чмошники, жизни не видевшие и горя не хлебнувшие. Сначала все старались не обращать внимания. Ну, напился человек. Потом пытались успокоить. Потом завязалась драка. Я уже не помню, с кем он дрался. И разняли, растащили в разные углы. Потом прорвало боксёра, Антона Авдеенко. Я видел его остекленевшие глаза и то, что он уже слабо соображал, кто он и где. Упал, свалив пару стульев. Его попытались поднять, но он стал махать кулаками. Попал кому-то из дам в живот, случайно. Его вытащили на улицу, отволокли за кафе и стали бить ногами. Бьющих тоже оттаскивали со скандалом. Праздник удался. В голове всё смешалось, ко мне подходили, шептали что-то на ухо, или не мне шептали, я слышал только обрывки фраз, но мне этого хватило. - …сука, в ментовке работал, вернее в прокуратуре, так он, гнида, я к нему пришёл, говорю – помоги, а он вызвал товарищей, чтоб меня вывели… - …у Машки это уже пятый муж, представляешь! И от каждого ребёнок, так она троих в детдом отдала… - …козёл он, я просил всего штуку в долг, на год, а он не дал, а мне во как надо было, у меня… - …тоже мне, медалист, универ закончил, а работает слесарем на заводе… - …я Анжелку таки трахнул, когда в колхоз ездили, в поле утащил пьяную и… клянусь, только не говори никому… Я пытался скрыться от этих разговоров, но они были везде. Меня тащили к столу, наливали «за встречу, брателло», я пил, тащил кого-то к столу, наливал. Всё напоминало карусель, которую забыли включенной, и я сидел в ней, и крутился, крутился, до тошноты и головокружения. Кто-то уже докрутился. Уборщица вытирала на полу лужу блевотины. Затем я каким-то образом очнулся в туалете, уже не помню, как. И меня целовала Ленка. У неё изо рта пахло перегаром и кислятиной. Но мне уже было всё равно. Я ответил на поцелуй, и моё тело тоже ответило на поцелуй, несмотря на моё состояние. Я представил, что сижу в кинотеатре на заднем ряду, робко целуя Ленку ( “только без рук, руку убери с колена”) и люблю её, как тогда, как любят впервые. Она присела на корточки и стала расстёгивать мне брюки.
Проснулся я у Димки. Жутко болела голова и хотелось пить. Димка уже сидел на кухне, пил чай. - Привет, проснулся, наконец. Похмелишься? - Давай. А что, есть? - Конечно, и закуска есть. Не оставлять же… Достал из холодильника полбутылки водки и пакет, из которого высыпал на блюдо котлеты, отбивные и кусок рыбы. Одна котлета была надкушена. Выпили, покряхтели, закусывая наспех, Дима протянул сигарету, закурил сам. - Неплохо посидели. - Согласен. - Слушай, у меня к тебе вопрос. Можно? – Дима налил ещё в рюмки. - Валяй. - Говорят, ты вчера с Сомовой шашни развёл. - Да нет, так… - И в сортире она тебе ничего не делала, да? И тут включилась память. Постепенно, но с подробностями. Все эти пьяные танцы, драки, голоса, шепчущие грязь и сплетни. И сортир, и жадный язык, шарящий у меня во рту. И руку, расстёгивающую ширинку. И… - Чёрт, было. Точно, было. - Идиот. Нашёл с кем трахаться. - А что не так? - Всё не так. Знаешь ты, чем она зарабатывает? Соска она…таксистов обслуживает за копейки. Я когда увидел её в кафе – очманел. Какая сволочь додумалась её пригласить. Она месяц назад половину автопарка трипаком наградила. Думать же надо! - А что ж ты, гад, не предупредил? - Я думал, ты знаешь. Так что, сходи, проверься. - У меня сегодня поезд вечером. Я схватил рюмку, вылил в рот водку и долго полоскал, будто это могло чем-то помочь. Стало дурно, закружилась голова, но не от водки, а от мысли – что же я наделал. Наверстал упущенное в молодости. Жена как в воду глядела. Прости меня, Галя. Передал я привет Ленке Сомовой. Зачем я вообще сюда приехал? Зачем? Что я здесь забыл? Я убил всех моих одноклассников, таки, какими я их помнил. Они стёрлись, и на их место стали пьяные рожи, с трудом ворочающие языком, чтобы говорить друг о друге гадости, и самим выглядеть, как свиньям. И я убил себя, того, из школьных лет. Нет больше того робкого юноши, верящего в женщих, любви которых нужно добиваться, думающего, что мир прекрасен и чист, что всё будет отлично. Просто зашибись. А заодно и сувенир жене привезу. Думаю, она оценит.
Отправлено: 08.09.10 08:16. Заголовок: дык все так) накуй э..
дык все так) накуй эти все встречи одноклассников.. меренье кое-чем, перерастающее вот в такое же пьяное "а у меня..., а у него.."=) ну а то, что таки инет зло - это истина)
Я сидел в преподавательской и тихо, но вдумчиво матерясь, составлял план-календарь мероприятий учебного сбора, одним глазом заглядывая в календарь обычный перекидной, другим в план-график прохождения сбора, а третьим, сакральным - в программу военного обучения и положение о военных кафедрах. Другие не менее захватывающие документы были разложены на соседних столах, поскольку в преподавательской я был один. Начинать рассказ с местоимения «я» вообще-то некрасиво и невежливо по отношению к читателю, но в данном случае ничего не поделаешь, эта история начинается именно с того, что я сидел в преподавательской и копался в бумагах. Вторую неделю город был накрыт пыльным и удушливым колпаком тяжелой июньской жары. За ночь дома, тротуары и припаркованные автомобили не успевали остыть, а метро встречало утренних пассажиров липкой, болотной духотой. Стеклянная стена преподавательской выходила на солнечную сторону, и никакие шторы не спасали. Согласно институтским легендам, новое здание на проспекте Вернадского было спроектировано для какой-то африканской страны, робко вставшей на путь социализма. Однако, ознакомившись с проектом, африканцы схватились кто за сердце, а кто и за копья, и перешли на темную сторону силы, предавшись мировому империализму. Проект храма позитивистской науки оказался никому не нужен, и вот тут-то на него и наложил предприимчивую лапу наш ректор. Чертежи быстренько доработали, убрав систему централизованного кондиционирования, лифты и прочую буржуазную заразу; здание привязали к местности, встроили рахитичное отопление, и через каких-нибудь пятнадцать лет на замусоренном пустыре возникло гордое здание. Угрюмые мизантропы-архитекторы встроили в корпуса института чудовищные сквозняки, которые сносили со столов не только бумаги, но и увесистые книги, поэтому преподаватели и студенты научились, подобно ниндзя, стремительно прошмыгивать в двери, захлопывая их за собой снайперским пинком. Увлекшись любимым делом офицера-преподавателя, я не услышал скрипа открываемой двери, но ощутил мощный воздушный поток, повлекший ворох бумаг на столе к открытому окну. - Дверь, бля!!! - завопил я, падая с раскинутыми руками на стол. Вошедший промолчал, и тогда я, как умирающий лебедь, вывернул шею, чтобы увидеть, кого внесло в преподавательскую, и почему эта ходячая ошибка эволюции не закрывает дверь. Оказалось, что ко мне забрел какой-то гражданский. Уяснив, наконец, сложившуюся ситуацию, он поспешно прикрыл дверь. - Вы к кому? - спросил я, получив, наконец, возможность снять руки с бумаг и принять более-менее естественную позу. - Я бы хотел видеть начальника пятого курса, - объяснил посетитель. - Прошу! - показал я на свободный стул, - это я и есть. Обычный мужичок, за сорок, с изрядной лысиной, весь какой-то сероватый, невзрачный, я бы сказал, мышевидный. - Я отец студента (тут он назвал фамилию), и хотел бы узнать, где он будет проходить сбор. Я порылся в списках и назвал гарнизон. - Кстати, в эту точку еду я сам. - Очень хорошо! - обрадовался мышевидный. - Скажите, а... вы моего сына знаете? - Нет, я в их взводе занятия не вел. А что? - Ну... гм... - замялся он, - видите ли, мальчик немного... своеобразный... - У него что, проблемы со здоровьем? - Нет, что вы, в обычном смысле - нет, иначе он не смог бы поступить, но... Я молча ждал, пока мой собеседник выберется из неудобного положения, в которое он сам себя загнал. Если он скажет «больной», тогда я немедленно отправлю парня на военно-врачебную комиссию, а если скажет «здоров», тогда вообще непонятно, зачем он пришел и завел этот разговор. - Я бы хотел попросить...ну... чтобы в части вы уделяли моему сыну немного больше внимания, чем остальным, вот и все... - наконец сформулировал он. - Хорошо, не беспокойтесь, - я пододвинул к себе Ежедневник, - все будет в порядке, полк хороший, я там уже проводил сбор, условия нормальные, от Москвы не очень далеко, вы можете приехать к нему на Присягу. - Да, - сказал он, - я приеду. Обязательно. Извините за беспокойство. Всего доброго. После ухода моего странного гостя я, конечно, сразу же нашел личную карточку его сына. Ничего особенного. Парень неплохо учился, взысканий не имел. Так... Ну, аттестации командира взвода, написанные под диктовку куратора, мы пропустим... Вот, автобиография. Тоже ничего необычного. Мать умерла, не повезло парню... В институт поступил сразу после школы... Годен с незначительными ограничениями... Оп-паньки... Отец - сотрудник КГБ! Надо же... Хотя, кто их знает, может, чиновник какой, кадровик или снабженец... Замученный жарой и бумажной рутиной я забыл о странном посетителе, и не вспоминал о нем до самого отъезда в войска. *** Мы сидели в полупустом купейном вагоне пассажирского поезда. В таких поездах спросом пользуются плацкартные и общие вагоны, а народ побогаче выбирает скорые поезда. Начался тихий, подмосковный дождик, за окном мелькали мокрые и пустые дачные станции, переезды с вереницами машин у шлагбаума, колхозные поля, поросшие какой-то сельхозрастительностью, одинокие велосипедисты, согнувшиеся под тяжестью промокших плащей.... Оставив позади Москву, поезд разогнался, погромыхивая на стыках. В купе старенького, но чистого вагона стало уютно и тепло. Завтра будут длинный, хлопотный и пыльный день, а сегодняшний вечер - твой, можно поваляться со специально взятой из дома скучной книгой, подремать, напиться из бренчащего стакана чаю, а потом всласть отоспаться под привычные поездные звуки... В дверь постучали. - Да! - крикнул я, подумав, что это, наверное, студент с докладом по отбою. Дверь отъехала, и в купе вошел какой-то мужчина в спортивном костюме с пакетом в руке. Нашарив на столике очки, я пригляделся и вспомнил, что это тот самый мышевидный КГБ-шник. - Вы позволите? - спросил он. - Пожалуйста. Я подтянул ноги и указал на полку. - Вот, - сказал он, доставая из пакета бутылку, - я бы хотел познакомиться с вами, товарищи офицеры, поближе... Мой коллега удивленно посмотрел сначала на бутылку, потом на меня, а потом на нашего посетителя. Он недавно пришел на кафедру после академии, и наших порядков не знал. Мне же визит «отца солдата» совсем не понравился. Пить спиртное с незнакомым человеком в поезде, да еще и с отцом одного из наших студентов, да еще работающим в «Конторе» я вовсе не собирался. - Извините, - хмуро сказал я. - Вечер встречи придется перенести. Нам пить нельзя - людей везем, мало ли что может случиться? Да и вообще, я не привык к студентам идти со «шлейфом». Установилось неловкое молчание. Выждав несколько секунд и поняв, что мы ждем его ухода, мужик извинился, сунул бутылку обратно в пакет и вышел. - Ни фига ж себе... - удивленно сказал мой коллега, - Это что, у вас каждый раз такие номера? - Не поверишь - первый раз... - ответил я, - даже и не знаю, что подумать. Давай-ка мы с тобой будем повнимательнее. Вообще повнимательнее. А то нарвемся в полный рост, и не заметим, где... Следующим утром на вокзале нашего надоедливого попутчика видно не было, то ли старался на глаза не попадаться, то ли мы в процессе суетливой перегрузки студенческих организмов из вагонов в «Уралы» просто не обратили на него внимания. В гарнизоне я приказал коллеге организовать семинар на тему «Как нам обустроить казарму», а сам решил заложить круг почета по штабам. Нужно было представиться начальнику центра - генералу, договориться с тыловиками о питании и обмундировании студентов, которые, переступив границу КПП, стали курсантами, и решить еще десяток подобных вопросов. Проблемы обычно возникают, если полк сталкивается с нашествием военизированных студентов в первый раз. Ознакомившись с директивой Генштаба и подавив естественный приступ ужаса, управление полка занимает круговую оборону, и каждый бюрократический вопрос приходится решать с боем, как писал Маяковский, «перешагивая через юнкеров». На следующий год командно-штабная девственность оказывается уже нарушенной, все проходит без административных лубрикатов в виде звонков из Москвы и шифротелеграмм, а уж третий приезд похож на секс старых супругов - без выключения телевизора. Выгружая из портфеля на стол НШ центра глухо звякающие московские сувениры, я поинтересовался наличием отсутствия проблем. - В принципе все нормально, - ответил НШ, машинально выстраивая бутылки в боевой порядок «колонна пар», но есть нюанс. У нас стрельбище закрыли. - Кто?! - изумился я, - вы же типа градообразующие! Зеленый Пыс что ли наехал? - Дачники, с-суки, вложили, - объяснил НШ. - Понастроили сараев своих у самого аэродрома, ну и стали жаловаться, мол, пули над головами свистят. А чего бы им не свистеть? Ты же наших чингачгуков видел. Кто флажок на обваловании сбил, тот у них - «летчик-снайпер». Ну и запретили нам стрелять. - А как же присяга? - спросил я. - Положено же отстреляться... - Хороший вопрос, архиверный. Нет стрельб - нельзя присягу проводить. Вот ты и думай, как-никак цельным подполковником работаешь. В Москву звони, пусть там решают. - Ну, для этого-то мне и звонить не надо. А то я не знаю, чего они решат... А еще стрельбища у кого-нибудь здесь есть? - Есть одно, у МВД-шников. У них там что-то вроде тюрьмы или колонии, не знаю точно, так при ней есть стрельбище. Можно отстреляться там, но... нельзя. Они денег хотят. - Много? - Не мало. Да и неважно, сколько, в директиве ГШ не сказано, что за стрельбы можно платить. Меня за этот платеж первый же ревизор за яйца подвесит. С остальными элементами сбора проблем не будет, а вот насчет стрельб - тебе суетиться. За подарки - спасибо. После присяги заходи, будем пробовать. В Москву я, конечно, позвонил. Шеф, обожавший решать общие вопросы, но страшно раздражавшийся, когда перед ним возникала конкретная проблема, обещал подумать и велел перезвонить через пару дней. Я знал, что думать он будет до конца сбора, а крайним все равно окажусь я. Вечером после отбоя мы сидели в номере гарнизонной гостиницы, собираясь поужинать. В дверь постучали. На всякий случай я убрал со стола бутылку «Князя Шуйского». А вдруг это студент из казармы? Водка на столе преподавателей - это непедагогично. Но это оказался не студент. К нам опять пожаловал мышевидный родитель в спортивном костюме, правда, на этот раз без пакета. - Разрешите? - Прошу... - вздохнул я и уступил ему стул, пересев на кровать. - Я много времени у вас не отниму, - сказал он, - успеете поужинать. Тем более, пить вы со мной не хотите... Да нет, я все понимаю, я можно сказать, привык, «Контора глубинного бурения» и все такое, так ведь? -Ну-у-у... - Именно что «ну-у-у». Но поговорить нам все-таки надо. А потом я уйду. - Хорошо, - сказал я, - давайте поговорим. - Мне стало любопытно. - Дело в том, - начал наш гость, - что много лет назад я служил... гм... ну, неважно, где. А важно, что там я схлопотал себе дозу облучения. Хорошую такую дозу, увесистую. Можно сказать, несчастный случай, виноватых не было, но по тогдашним, а уж тем более по сегодняшним меркам, доза была такой, что можно было начинать заниматься организацией собственных похорон. Сначала-то я этого не понял, но вот тем, кому понимать положено, все стало ясно как днем. От работ меня отстранили, и немедленно самолетом в Москву, в госпиталь. Зачем, почему? Врачи молчат, глаза отводят, но обследуют по полной программе. Вот по этой самой программе я и начал кое о чем догадываться, ну, а потом кто-то из врачей проговорился. Что со мной будет, и сколько мне осталось, они, конечно, не сказали, но догадаться и так было нетрудно. Я когда все понял, чуть руки на себя не наложил. Страшное это дело, когда у тебя внутри тикает. И вот лежишь ты и ждешь, что и как будет, когда оно дотикает. И сколько еще этих тиков осталось... Мы с коллегой переглянулись, я достал с подоконника бутылку и разлил водку по стаканам. Наш гость равнодушно выпил полстакана, ради вежливости взял со стола ломтик помидора - закусить - и продолжил рассказ, потирая горло и покашливая, видно было, что воспоминания ему неприятны, и он начинает нервничать. - Да... Самое страшное, помню, было среди ночи проснуться. Лежишь, смотришь в потолок - и ждешь. Отлежал я неделю, потом еще одну. Ничего. Никаких признаков лучевого удара. То есть вообще никаких. На третью неделю смотрю, врачи улыбаться начали, глаза отводить перестали. «Повезло!», - говорят. Невероятно повезло, небывало, причем никто так и не понял - как и почему. Месяц я в больнице провалялся, потом санаторий был, потом выписали. Со старой работы меня, ясное дело, убрали, но перевели в Москву, в центральный аппарат, сразу же квартиру дали, матпомощь, подъемные, лечебные, все такое. Первое время мы с женой ночи спать не могли - боялись, а вдруг ночью со мной что-то случится? То я не засну, то она - лежит, за руку меня держит. Потом как-то обвыклись... А потом жена сказала, что беременна. Сколько вместе прожили - ни одной беременности, а тут - нате. Кинулись по врачам. Все плечами пожимают: «Противопоказаний никаких, но... не советуем!». В общем, родился у нас сын. Нормальный ребенок, самый обычный. То есть болел, конечно, капризничал, но - как все. С ним мы и про мой случай как-то забыли. И все было нормально, пока ему двенадцать не исполнилось. А в двенадцать все и началось. Сначала у него ни с того ни с сего волосы выпали, вообще все, даже брови и ресницы. А потом самое главное началось. Не знаю, как описать, чтобы вы поняли. Он нормальный парень, кто его только не обследовал, ничего не находят у него. Но есть одна странность - время от времени он как бы отключается на секунду-другую, вроде как засыпает без снов, а потом опять все нормально. И этих отключений он не помнит... У жены первый инфаркт случился, когда ей про меня сказали, второй - когда парень... ну, волос лишился, а третий последним был. Так что теперь мой сын - все, что у меня осталось, это мой крест, моя вина. И я везде с ним. И я - не стукач и не провокатор... - он криво усмехнулся. Я молча разлил остатки водки. Гость взглянул в наши вытянувшиеся физиономии и спокойно сказал: - Не принимайте близко к сердцу, это проблемы мои, а не ваши, но знать вам все-таки надо. Я, пожалуй, пойду, но на всякий случай: я живу в этой же гостинице - (он назвал номер) - и если будет нужна помощь... - Подождите! - вдруг сказал я. - Есть одна проблема, - и рассказал про стрельбы. - Если бы все проблемы были такими... - засмеялся он. - Этот вопрос я беру на себя. Спокойной ночи. На следующее утро после полкового развода ко мне подошел капитан с кирпичными петлицами: - Товарищ подполковник, я начальник стрельбища учреждения номер такой-то! Разрешите получить указания на предстоящие стрельбы. - Вот приказ на проведение стрельб... - я полез в папку за документами. - Ничего не нужно, команда прошла из Москвы, все организуем своими силами, как положено. Назовите только дату, время, количество стреляющих и номера упражнений... *** На стрельбах я решил присмотреться к сыну чекиста. Издалека - ничего особенного. Рослый, веселый, по виду - совершенно нормальный парень. Вблизи, конечно, выглядит страшновато: лицо без бровей и ресниц, пилотка на абсолютно лысой, блестящей, как полированная слоновая кость, голове... В ухе, кстати, кольцо. Этакий киберпанк в стиле «милитари» или джинн, Алладинов дружок... Однако на свою странноватую внешность студент не обращал ровно никакого внимания, его товарищи, привыкшие к ней за пять лет, тоже. Как все нормальные студенты, они дурачились, над чем-то хихикали, а то ржали во весь голос, постоянно бегали в курилку, и вообще вели себя непринужденно. На огневом рубеже я на всякий случай встал за студентом, однако он отстрелялся без происшествий, не проявив особой меткости, но и не промазав. Вообще, никаких странностей я за ним не заметил, хотя и старался не упускать его из виду. Нормальный-то он нормальный, - думал я, разглядывая студента, - но как его на аэродром выпускать? Заснет там на секунду, и привет мартышке. Нет, нафиг-нафиг, опасно, - решил я. - Надо от этого воина избавляться. Вечером я зашел в номер к ГБ-шнику, чтобы поблагодарить его за хорошо организованные стрельбы. Потом я сказал: - Я подумал и принял решение. После присяги заберете сына в Москву. В армии ему все равно не служить, а на аэродром я его выпустить не могу. Боюсь. Думаю, что начальник центра возражать не будет, а с начальником кафедры я попробую договориться. - Не надо, - сказал он. - Что не надо? - Договариваться не надо. Я с вашим начальником разговаривал еще до отъезда. Он сказал - на ваше решение. - Чего же вы мне раньше не сказали? - Ну... Я хотел, чтобы вы сами приняли решение, а не выполнили приказ начальника. - Но-но, вы это прекратите! Бросьте свои гэбешные штучки! - засмеялся я. Он тоже улыбнулся и достал уже знакомую бутылку коньяка. - Ну, теперь-то можно?
***
После окончания Присяги отец и сын уезжали в Москву. Я пошел проводить их до КПП. Парню уезжать явно не хотелось, и я его понимал. Невольный страх гражданского человека перед армией у него уже рассеялся, впереди у его товарищей была интересная работа на аэродроме, а по вечерам - волейбол, преферанс втихаря, а то и бутылка водки на троих. И не ради опьянения, а ради спортивного интереса, потому что нельзя, но все пьют! Они оставались, а он уезжал. Парень несколько раз оглянулся на казарму, штаб полка, высокие белые кили самолетов, выглядывающие из-за деревьев, до которых он так и не добрался. Он понимал, что больше здесь никогда не будет, и старался все запомнить получше. Отец не оглядывался. Обо мне он, казалось, забыл, и смотрел только на сына. Случайно я поймал его взгляд. В нем был любовь, многолетняя, тяжелая усталость и, казалось, безысходная тоска.
Деда разбудили странные звуки, доносившиеся откуда-то со двора. Кряхтя и морщась, он сполз с топчана, сунул ноги в галоши с обрезанными задниками и поковылял к выходу.
Скребущие звуки доносились из открытой двери амбара. Дед, пригнувшись, вошёл туда. Ему открылся вид на монументальный зад бабки, обтянутый застиранной ситцевой юбкой. Сама бабка, нагнувшись, старательно скребла по сусекам. Округлая добротность зада будила смутные воспоминания. Дед подобрался ближе и игриво шлёпнул. «Отвали, старый греховодник» - неуверенно сказала бабка, однако нагнулась пониже и слегка расставила ноги. Впрочем, воспоминания отлетели быстрее, чем появились. Дед немного помялся и, чувствуя неловкость, спросил:
- Что, старая, пора?
Бабка чуть слышно вздохнула:
- Пора. Энтот, как его… цикл завершён. Пора новый зачинать. Мне под утро видение было.
- Ну, завершён, так и хрен с ним, - равнодушно молвил дед и поплёлся обратно в избу.
…Есть теория, что всё начинается из сказок. А сказки у всех народов одинаковы. Вот и бегут по дорогам, шляхам, трактам странные путники. Подпрыгивают хлебы, румяные калачи и замысловатые караваи, вечно теряющие солонки. Тихо шелестя, на манер гусеницы, ползёт бледный лаваш. Весело катятся чуреки и лепёшки, маня поджаристой корочкой. Их ждут. Без них ничего не будет.
…Колобок получился неказистый и даже страшноватый. Остатки непросеянной муки с отрубями и мышиным помётом спеклись в бесформенную массу разных оттенков серого цвета. Так мог бы выглядеть глобус для дальтоников работы похмельного столяра. Две сохлые изюминки, вставленные вместо глаз, миловидности ему не добавили. А когда бабка ножом криво прорезала рот, чувство неприязни только усугубилось, ибо изделие тут же скрипуче произнесло:
- Опять за своё, старая кошёлка… Когда ж ты сдохнешь? – и добавило длинную непечатную фразу. Из неё можно было заключить, что бабка появилась на свет в результате совокупления старой козы и ферганского ишака, страдающего кожными заболеваниями. Дед смущённо крякнул. Бабка бессильно опустилась на лавку и промямлила:
- Так это… катиться надо уже… - и, помолчав, с тихой ненавистью добавила: - С-сыночек…
- Катиться?! – взбеленился Колобок. – Ну, и катись сама! Погреми мослами, авось до погоста докатишься. Думаешь, легко кататься? Ты что вечно лепишь, мымра косорукая, слеподырая? Это, по-твоему, шар? – Колобок вытянул маленькие корявые ручки и охлопал себя. – Это даже не эллипсоид, мать твою! У-у-у-у, курва социально незащищённая…
Последние слова Колобка почему-то привели деда в немалое возмущение. Он поднялся и, грозно задрав бородёнку, пробасил:
- Ты чего тут озорничаешь, выпечка, едрить твою в нетто? Я те щас живо устрою усушку и утруску!
Колобок обернулся и неожиданно зашипел как старый хорь, загнанный в угол курятника:
- Ах ты, старый импотент… я давно до тебя добираюсь, мешок с ревматизмом. Ну, подходи, сука, яйца откушу! Они тебе всё равно не нужны. Ты бы лучше этой кулинарше хрен в руки сунул, чем тесто.
- Правильно! – страстно воскликнула бабка, но, спохватившись, сама начала костерить собственное творение.
Набирающий градус скандал был прерван деликатным стуком в ставню. Разом повернувшись, семейство узрело в окне бурую, с сильной проседью, морду Волка. Волк слыл в лесу зверем образованным и интеллигентным, поскольку знал даже такое мудрёное слово, как «пенетрация». Желающим он объяснял его на простых личных примерах.
- Я прошу прощения, коллеги, - мягко произнёс Волк, - скоро он там выкатится? Все уже готовы. Нельзя ли поторопиться? Лисе на маникюр, у нас с Медведем тоже дела…
Колобок недобро ощерился:
- Готовы, говоришь, пушнина некондиционная? Ну, ладно, выкатываюсь. Я вас пристрою в Красную книгу по блату…
С этими словами Колобок скатился со стола, ударился о пол, нецензурно выразился и, подпрыгивая на собственных неровностях, покатился на крыльцо. Вслед за ним машинально потащились дед с бабкой.
На дворе уже давно ожидала аудитория. Медведь сидел на корточках, поплёвывая на самокрутку в наборном мундштуке. Сквозь редкую шерсть на его груди просматривалась наколка: три церковных купола и надпись «Подрежь активиста!». Лиса томно оперлась о плетень и разглядывала когти с облупившимся розовым лаком. Появление на крыльце Колобка вызвало лёгкий шок. Все трое, включая Волка, смотрели на него как на непьющего сантехника. Неловкое молчание нарушил Медведь:
- Ёлки магаданские… Такая пайка и в ШИЗО западло. Слышь, бабка, в этот раз уж вообще стрёмно. Может, перепечь его?
- М-да, не круасанчик, - поддержала его Лиса. – Бабушка, я потом вам рецепт из «Космо» вырежу – просто шарман! А этого…
- А ЭТОГО вы сейчас будете молча слушать! – процедил Колобок.
Такому голосу нельзя было не подчиниться. Он был целеустремлённым, убедительным, и не допускавшим двусмысленного толкования, как летящий в голову кирпич. С крыльца донёсся булькающий звук, и во дворе густо запахло испуганной бабкой.
- Все мы знаем, зачем собрались здесь, - начал Колобок. – Но я хочу задать вопрос… - он сделал паузу и резко, в стиле Риббентропа, завершил - зачем нам всем это нужно? Кто из нас, свободных зверей и… и… и вольных хлебов, - нашёлся оратор, - сделал марионеток? Вот ты, - ткнул он пальцем в сторону Волка, - ты меня хочешь?
- Ну, в каком-то смысле… То-есть, фигурально выражаясь… - но, переведя глаза на бешено выкаченные изюминки, поспешил закончить: - острого желания не испытываю.
Не давая слушателям опомниться, Колобок крутнулся к Медведю:
- Тебе песенку спеть? Здесь и сейчас – спеть? В глаза смотри, урка шерстяная! Нравится, как я пою?
Медведь попятился и громко икнул. Видимо, вокал Колобка не принадлежал к числу его лучших воспоминаний. А оратор уже сверлил недобрым взглядом Лису:
- Ку-у-умушка-а, - сладко протянул он, - не вспрыгнуть ли тебе на носок? Как он с прошлого раза, зажил?
- Две пластики, - хмуро отозвалась Лиса, - месяц в клинике. Сказали: ещё один колобок – и можете свиной пятак пришивать.
- Вот! – удовлетворённо сказал Колобок. – Так не пора ли разорвать этот порочный круг, мои бедные друзья?
- Во-во, оно самое, ети его в ступицу! Ставлю на голосование. Кто «за»?
Первым, по старой профсоюзной привычке, поднял руку дед, вообще мало что понявший. За ним проголосовали бабка, Лиса и Волк. Медведь, было, замялся, но Колобок немузыкально затянул: «Я ва-ам споюу-у-у-у ещё на би-и-ис….» Медведя передёрнуло, как от глотка тёплой водки, и лапа поднялась сама собой.
- Собрание объявляю… - начал Колобок, но его прервал мощный раскат грома. Небо мгновенно потемнело, и посреди двора в землю вонзилась жуткая ветвистая молния…
По всему миру хлебобулочные изделия остановили свой бег. Красная Шапочка впервые осознала, что, пока она таскала по лесу корзинки, её ровесницы удачно повыскакивали замуж. Илья Муромец сопоставил зарплату от киевского князя с возможностями большой дороги и предложил Соловью-разбойнику бомбить вместе. Шехерезада осеклась на половине 784-й сказки, причём в самом интересном месте: «…и одурманенный страстью, сорвал башмачник Али с принцессы шёлковые шальвары». Халиф прекратил мастурбацию и недоумённо уставился на супругу…
Первыми исчезли сказки. За ними последовали былины, баллады, народные песни, побасёнки, прибаутки, пословицы и поговорки, частушки, припевки, скороговорки, идиомы и анекдоты. Самыми живучими, как всегда, оказались обсценные выражения, но и они прекратили существование.
Канула в небытие литература, потянув за собой прочие искусства.
Мрачным речитативом отзвучало последнее заклинание. Чародей воздел руки и завыл: «Именами Вельзевула, Бел-Шамгарота и Ашторет заклинаю: явись, посланник Адской Бездны!» Линии меловой пентаграммы на полу вспыхнули ослепительной желтизной, затем поблекли. Повалил густой бурый дым, материализовавшийся в двухметровую устрашающую фигуру. Демон оказался ярко-синей расцветки, с лихо закрученными бараньими рогами и кожистыми крыльями. Мужским достоинством адского гостя можно было забивать средних размеров сваи. Демон хрипло откашлялся и заговорил потусторонним баритоном:
- Ты звал меня, волшебник, и я пришёл. Исполню я желания твои, в обмен на свою свободу.
После этого заявления гость гулко чихнул, проворчал в сторону что-то вроде «делать вам нехрен…» и громогласно заключил:
- Желай же, о, могущественный маг!
- Ты сперва срам прикрой, - устало буркнул волшебник, - не в борделе…
Штаны хозяина оказались демону маловаты. Пришлось удовлетвориться скатертью, повязанной вокруг бёдер. Смущённо оглядев обновку, посланец преисподней уже обыкновенным голосом спросил:
- Чего надо-то? Ты учти, я демон не из высших… среднего звена, так сказать. Насчёт бессмертия, там, или «Сибнефти» - это не ко мне.
- Шагай на кухню, - повелительно бросил чародей.
На кухне имел место накрытый стол: две бутылки коньяка, наструганный лимон, банка консервов из лососины и миска с корейскими салатами вперемешку. Гость удивлённо осмотрел сервировку и громко сглотнул.
- Да ты садись, рогатый, - дружелюбно сказал маг. – Ничего мне не надо, всё есть. А вот выпить, бывает, что и не с кем. Одинокий я…
- Это мы понимаем,- сочувственно произнёс демон, придвигая свой табурет поближе к столу.
Через полчаса собутыльники уже называли друг друга «братан» и «дружище». Волшебник, пригорюнившись, рассказал про бывшую жену. Выпили, нехорошо помянув блудливых баб. Демон откуда-то извлёк потёртое портмоне и показал собутыльнику фото трёх симпатичных демонят. Выпили за детей.
- Слушай, - неожиданно спросил хозяин, когда первая бутылка показала дно, - а ты добро творить можешь?
- Что есть добро, брателло, как не оборотная часть зла? – откликнулся уже изрядно захмелевший демон.
Следующие два часа собутыльники посвятили добрым делам. Демонскими стараниями они добавили российскому президенту пятнадцать сантиметров роста и столько же в плечах, наградили госсекретаря США бессмертными лобковыми вшами, отправили всем африканским детям сытный ужин из четырёх блюд, вырастили мужской половой член певице Земфире и повысили среднюю урожайность свёклы до трёхсот центнеров с гектара. Кроме того, расшалившийся демон по собственной инициативе организовал, чтобы писательница Донцова забыла все буквы, и пытался воскресить Фредди Меркьюри. Хозяин, приверженец классической музыки и ориентации, уговорил демона заменить Меркьюри на Шаляпина. На просьбу сделать так, чтобы никогда не существовало канала ТНТ, гость виновато пожал крыльями и признался, что каналом занимается Всеобщее Инфернальное Зло, на которое его компетенция не распространяется. То же недоступное ведомство, как выяснилось, обеспечивало существование АвтоВАЗа, киосков с шаурмой и актёра Михаила Кокшенова.
Финальным аккордом стала мелочная месть форварду сборной Испании Вилье: демон сделал обе его ноги левыми и одарил неизлечимым косоглазием.
После второй бутылки настала очередь искусства чародея. По просьбе гостя, он стал рисовать личные пентаграммы Повелителей Преисподней и вызывать их. Когда Повелители откликались, маг, мерзко хихикая, говорил: «Извините, ошибся номером» и стирал пентаграмму. Приятели не отказали себе в удовольствии подсмотреть за муками Александра Македонского, Чингисхана и Гитлера: в адской прачечной их заставляли стирать бесконечные портянки Чапаева. Великие полководцы брезгливо морщились и точили слезу от едрёного аромата ног красного комдива. Иосифа Сталина они обнаружили в замкнутом круге: он писал на себя доносы, после чего сам себя судил, расстреливал и вновь воскресал для следующего процесса. За дверью с табличкой «Чубайс А. Б.» никого не оказалось, но кабинет был уже меблирован изящным электрическим стулом с сиденьем натуральной кожи и позолоченным рубильником. В соседней комнате висела карта Закавказья, а полки ломились от фаллоимитаторов сложной формы с ярлычками «Устройство беспилотное, самонаводящееся».
Утро застало друзей уставшими, но довольными. Они долго трясли друг другу руки, обнимались и говорили прочувствованные слова. После этого демон скрылся в пентаграмме, куда чародей едва успел просунуть жестянку с пивом на опохмел. Проводив гостя, чародей, пошатываясь, добрался до спальни и рухнул на кровать.
…Светало. Спала счастливая Земфира, обнимая Ренату Литвинову. Беспокойно ворочалась и почёсывалась во сне Кондолиза Райс. Спали сытые африканские дети.
- Почему зад зашит?! Я обернулся и увидел нашего коменданта. Он смотрел на меня. - Почему у вас зашит зад?! А-а... это он про шинель. Шинель у меня новая, а складку на спине я еще не распорол. Это он про складку. - Разорвите себе зад, или я вам его разорву!!! - Есть... разорвать себе зад... Все коменданты отлиты из одной формы. Рожа в рожу. Одинаковы. Не искажены глубокой внутренней жизнью. Сицилийские братья. А наш уж точно - головной образец. В поселке его не любят даже собаки, а воины-строители, самые примитивные из приматов, те ненавидят его и днем и ночью; то лом ему вварят вместо батареи, то паркет унесут. Позвонят комендантской жене и скажут: - Комендант прислал нас паркет перестелить, - (наш комендант большой любитель дешевой рабочей силы). - Соберут паркет в мешок, и привет! А однажды они привели ему на четвертый этаж голодную лошадь. Обернули ей тряпками копыта и притащили. Привязали ее ноздрями за ручку двери, позвонили и слиняли. Четыре утра. Комендант в трусах до колена, спросонья: - Кто? Лошадь за дверью. - Уф! - Что? - комендант посмотрел в глазок. Кто-то стоит. Рыжий. Щелкнул замок, комендант потянул дверь, и лошадь, удивляя запятившегося коменданта, вошла в прихожую, заполнив ее всю. Вплотную. Справа - вешалка, слева - полка. - Брысь! - сказал ей комендант. - Эй, кыш. - Уф! - сказала лошадь и, обратив внимание влево, съела японский календарь. - Ах ты, зараза с кишками! - сказал шепотом комендант, чтоб не разбудить домашних. Дверь открыта, лошадь стоит, по ногам дует. Он отвязал ее от двери и стал выталкивать, но она приседала, мотала головой и ни в какую не хотела покидать прихожей. - Ах ты, дрянь! Дрянь! - комендант встал на четвереньки. - Лярва караванная! - И прополз у лошади между копытами на ту сторону. Там он встал и закрыл дверь. Пока придумаешь, что с ней делать, ангину схватишь. - Скотина! - сказал комендант, ничего не придумав, лошади в зад и ткнул в него обеими руками. Лошадь легко двинулась в комнату, снабдив коменданта запасом свежего навоза. Комендант, резво замелькав, обежал эту кучу и поскакал за ней, за лошадью, держась у стремени, пытаясь с ходу развернуть ее в комнате на выход. Лошадь по дороге, потянувшись до горшка с традесканцией, лихо - вжик! - ее мотанула. И приземлился горшочек коменданту на темечко. Вселенная разлетелась, блеснув! От грохота проснулась жена. Жена зажгла бра. - Коля... чего там? Комендант Коля, сидя на полу, пытался собрать по осколкам череп и впечатления от всей своей жизни. - Господи, опять чего-то уронил, - прошипела жена и задремала с досады. Лошадь одним вдохом выпила аквариум, заскользила по паркету передними копытами и въехала в спальню. Почувствовав над собой нависшее дыхание, жена Коли открыла глаза. Не знаю, как в четыре утра выглядит морда лошади, - с ноздрями, с губами, с зубами, - дожевывающая аквариумных рыбок. Впечатляет, наверное, когда над тобой нависает, а ты еще спишь и думаешь, что все это дышит мерзавец Коля. Открываешь глаза и видишь... зубы - клац! клац! - жуть вампирная. Долгий крик из спальни возвестил об этом поселку. Лошадь вытаскивали всем населением. Уходя, она лягнула сервант.
Сообщение: 2146
Настроение: счас начну добро причинять и ласкам подвергать...
Зарегистрирован: 02.03.08
Откуда: СССР, город-герой Ленинград
Репутация:
5
В Бруклине, в математической школе для одарённых детей шёл урок алгебры. Это был класс учеников выше среднего уровня во всех отношениях — как в смысле их возраста, так и в смысле их прогресса в освоении наук. У мальчиков начинал ломаться голос, девочки начинали брить подмышки, и все они шагнули в постижении математики так далеко, что наизусть знали таблицу умножения до четырёх. Теперь они с упоением погружались в холодные глубины алгебры. Они уже усвоили, что если a = b, то b = a, и это придавало им чувство избранности и приближения к абсолютной истине. Учитель был полноватый, средних лет мужчина с матовой плешью, грустными бесцветными глазами и тяжёлым русским акцентом. Он страстно любил математику и надеялся, что эта страсть передастся кому-нибудь из его одарённых недоумков. Ученики почтительно называли его мистер Зайтлайн, а друзья запросто — Борька Цейтлин (о чём ученики, разумеется, не знали). К середине урока, когда мальчикам надоело играть в морской бой, а девочкам надоело красить ногти, учитель неожиданно сказал нечто такое, что привлекло их внимание. — Сейчас, — сказал учитель, — я вам докажу, что два равно одному. Класс затих, и учитель, воспользовавшись паузой, добавил: — Тот, кто найдёт ошибку в моём доказательстве, получит "А". Класс молчал, напуганный неожиданным вызовом. В наступившей тишине раздался писклявый голос отличницы Брехман: — Мистер Зайтлайн, по-моему, два не равно одному. Два больше. — Правильно, — сказал учитель. — Отличное наблюдение. Два действительно больше, чем один. Но вы должны это доказать, то есть опровергнуть моё доказательство. Понятно? Итак, начнём. Для начала, предположим, что "а" равно "бэ". Он повернулся к доске и написал: а = b. — Откуда вы знаете? — раздался с задней парты ломающийся голос отличника Гойскера. — Откуда я знаю что? — Что "а" равно "бэ". — Прекрасный вопрос, — кисло сказал учитель. — Я не знаю. Но я допустил. Если вы заметили, я сказал: предположим, что "а" равно "бэ". — Предположим, что директора на завуча положим, — сказал отличник Рабунский, обводя класс победным взором. Класс взорвался от хохота. Директор школы был пожилой мужчина, завуч — молодая женщина, так что класс по достоинству оценил остроту Рабунского. Дождавшись, когда ученики успокоятся, учитель продолжал: — Умножаем обе части уравнения на "а". Получается... Он написал: a x a = a х b, то есть a2 = ab. Класс молчал. — Отнимаем от обеих частей уравнения "бэ"-квадрат, — сказал учитель и написал: a2 — b2 = ab — b2. Класс молчал. — А теперь... — сказал учитель, не в силах сдержать счастливой улыбки, — кто может сказать, что мы теперь делаем? — Идём домой смотреть хоккей, — сказал отличник Рабунский. — Он явно был сегодня в ударе. — Правильно, — сказал учитель. — Но не сейчас. До конца урока ещё пятнадцать минут. А пока продолжим доказательство. Что у нас в левой части уравнения? Разность квадратов члена "а" и члена "бэ", правильно? Чему равна разность квадратов? Она равна произведению суммы членов на их разность. А что в правой части? Общий множитель "бэ", который мы выносим за скобки. Преобразуем уравнение. Получается... Он написал: (a + b) (a — b) = b (a — b). — Понятно? — Понятно, сказал остряк Рабунский. — Линда Брехман любит сумму членов Алана и Боба. Класс потряс новый взрыв ликования. Учитель понял, что на этот раз не дождётся тишины. В его распоряжении оставалось шесть минут. — Сокращаем обе части уравнения на "а" минус "бэ", — прокричал он, перекрывая ликующий гогот. — Получается... Он написал: a + b = b. Гогот не стихал. Учитель продолжал писать, одновременно выкрикивая: — Так как "а" и "бэ" равны, заменяем в левой части "а" на "бэ". Получатся... Он написал: b + b = b, то есть 2b = b. — Сокращаем на "бэ". Получается: 2 = 1. Последнюю строчку, стуча мелом по доске, он написал крупными цифрами и подчеркнул. Класс замолк, испуганно глядя на доску. Даже хулиган Рабунский на время притих. Учитель сказал, не скрывая своего торжества: — Ну, кто может найти ошибку в доказательстве? Отличница Линда Брехман подняла руку и сказала: — Я знаю, где ошибка. Ошибка заключается в том, что на самом деле два не равно одному. Учитель погрустнел. — Правильно, Линда — сказал он со вздохом. — Ты это уже говорила. Конечно, они не равны. Значит, в моём доказательстве есть ошибка. И вы должны её найти. В разговор неожиданно вмешался отличник Гойскер: — Мистер Зайтлайн, если в доказательстве есть ошибка, зачем вы нам его показываете? Мы пришли сюда учить правильную математику, а не ошибочную. — Замечательная мысль, — сказал учитель. — Это такое упражнение. Шутка. Если вы найдёте ошибку, вы будете знать, как её избежать в вашей дальнейшей жизни. Прозвенел звонок, и ученики ринулись на выход. В классе осталась одна отличница Брехман. — Мистер Зайтлайн, — сказала она, подойдя к учителю, — это очень странно, что два равно одному. Это правда шутка? — Правда. — А в чём ошибка вашего доказательства? В том, что на самом деле "а" и "бэ" не равны? — Равны, равны, — сказал учитель, собирая портфель. — Тогда в чём ошибка? Скажите по секрету, мистер Зайтлайн. Я никому не скажу, что вы мне сказали. — Не могу, Линда. Это будет нечестно по отношению к остальным ученикам. — Ну, пожалуйста, мистер Зайтлайн! Я же никому не скажу! — Извини, Линда, не могу. — Какой вы вредный! — сквозь слёзы пропищала отличница Брехман. — Я на вас пожалуюсь моему папе. Она выскочила из класса, демонстративно хлопнув дверью. Следующий день прошёл спокойно. Ни учитель, ни отличники не вспоминали о вчерашней коварной теореме. В конце дня учителя вызвал директор школы. — Привет, Борис, присаживайся, — сказал он. — Слушай, что у тебя вчера произошло в классе? Мне звонили несколько обеспокоенных родителей. Они говорят, что ты травмируешь детей. — Вчера? — переспросил учитель, пытаясь вспомнить, что такого страшного он вчера натворил. — А, да! Я им доказал, что два равно одному. — Ты с ума сошёл! — испугался директор. — Как можно такие вещи доказывать несовершеннолетним детям! Ведь на самом деле два гораздо больше, чем один! — Я знаю, что больше. Это была шутка. Я хотел проверить их знания основ математики. — Ты им сказал, что это шутка? — Сказал. — Ну, тогда ладно, — директор с облегчением перевёл дух. — Ты смотри, будь осторожен. А то нас засудят. Прошло ещё две недели, и опасная математическая шутка была окончательно забыта. Никто из отличников (а все ученики этой школы были отличниками) не вспомнил о ней и не попытался её разоблачить, чтобы получить "А". На третью неделю учителя снова вызвал директор школы. Он был мрачен, как похоронное бюро. Закрыв дверь кабинета, он предложил учителю сесть и швырнул перед ним письмо на плотной, палевого цвета бумаге. Письмо было из местной юридической фирмы "Оркин, Соркин и Дворкин". Оно гласило: "Наша компания представляет интересы родителей учеников вашей школы. В связи с инцидентом, произошедшим недавно в седьмом классе на уроке математики, мы бы хотели встретиться с учителем, мистером Зайтлайном, чтобы получить его показания о вышеупомянутом инциденте. Вы можете назначить день и время встречи. Искренне ваш — А.Оркин". Мистер Оркин явился на следующий день после окончания уроков. Его сопровождали Соркин, Дворкин и две секретарши. Интервью проходило в кабинете директора. Вопросы задавал самый молодой, мистер Дворкин. Остальные молча записывали. Для начала мистер Дворкин уточнил имя, фамилию, адрес и год рождения учителя. Затем он сказал: — Мистер Зайтлайн, повторите, пожалуйста, что вы объявили ученикам на уроке математики пятого октября? — Что два равно одному. — Известно ли вам, что на самом деле два не равно одному? — Почему вы так думаете? — Мистер Зайтлайн, позвольте, я буду задавать вопросы. Признаёте ли вы, что преднамеренно ввели своих учеников в заблуждение? — Я их никуда не вводил. Я просто доказал, что два равно одному. — Каким образом вы это доказали? Учитель взял лист бумаги и в течение минуты повторил злосчастную теорему. Под конец он лихо сократил обе части уравнения на "бэ", написал 2 = 1 и, не моргнув глазом, подчеркнул эту непристойность. Три юриста и две секретарши тщательно переписали бесстыжие выкладки учителя. Воцарилось тяжёлое молчание. — Это шутка, — сказал учитель. — Это, как бы, упражнение. В моём доказательстве содержится ошибка, которую ученики должны были найти. Адвокаты молчали, не глядя друг на друга. — Я могу объяснить, в чём она заключается, — заискивающе сказал учитель. — Не надо, — сказал мистер Дворкин. — Ученики задавали вам вопросы? — Да. Гойскер спросил, откуда я знаю, что "а" равно "бэ". — Что вы на это ответили? — Что это моё предположение. — Так. На чём оно было основано? — Что — "оно"? — Ваше предположение. Какие у вас были основания предполагать, что "а" равно "бэ"? Учитель с мольбой посмотрел на директора. Директор отвернулся к окну и стал глядеть во двор, откуда неслись счастливые вопли отличников, играющих в софтбол. — Продолжим, — сказал мистер Дворкин. — Как отреагировали ученики на ваше безосновательное предположение, за которым, как и ожидалось, последовало ошибочное доказательство? — Рабунский сказал: предположим, что директора на завуча положим. Директор заёрзал на стуле и сказал: — Мои отношения с миссис Лифшиц являются чисто деловыми и основываются исключительно на интересах школы и её учащихся. Высокое качество образования, которое... — Хорошо, — сказал мистер Дворкин. — Что ещё говорили ученики? — Ещё Рабунский сказал, что Линда Брехман любит сумму членов Алана и Боба. Две секретарши ниже склонились к своим блокнотам. — Понятно, — сказал мистер Дворкин. — Реакция класса показывает, что дети были травмированы вашим безответственным доказательством. Родители учеников рассказали, что в этот день дети пришли из школы в подавленном состоянии, бледные, весь вечер плохо ели и долго не ложились спать. Многим родителям пришлось обратиться к помощи психологов и психиатров. Что вы можете на это сказать, мистер Зайтлайн? — Что они врут, — вяло сказал учитель. — Борис, ты с ума сошёл — сказал директор по-русски. И перейдя на английский, добавил: — Мистер Зайтлайн хотел сказать, что ученики побледнели оттого, что напряжённо думали над задачей, которую он им предложил с целью повышения их уровня знаний математики. Мистер Дворкин хотел открыть рот, но его неожиданно перебил до сих пор молчавший мистер Соркин. — В чём была ошибка? — спросил он, не проявляя эмоций. — В том, — сказал учитель, заметно оживляясь, — что в шестой строчке мы сокращаем обе части уравнения на "а" минус "бэ", что, по определению, равно нулю. А на ноль делить нельзя. Ученики должны это знать. — Что значит "нельзя"? — мистер Дворкин снова взял дело в свои руки. — Мистер Зайтлайн, мы живём в свободной стране. — Понимаете, — сказал учитель, — есть закон, не позволяющий делить на ноль. А то получится бесконечность или вообще чёрт знает что. — Закон? — переспросил мистер Дворкин. — Это закон штатный или федеральный? Он принят конгрессом? Вы знаете его номер и дату вступления в силу? — Нет, но... — Мистер Зайтлайн, — снисходительно сказал мистер Дворкин. — Можете не объяснять. Мы с мистером Оркиным и мистером Соркиным разбираемся в законах. На этом интервью закончилось. Мистеры Оркин, Соркин и Дворкин с двумя секретаршами покинули кабинет. Директор сказал: — Борис, ты понимаешь, что ты наделал? — Я могу покаяться, если надо, — сказал учитель — Хочешь, я публично признаю, что два не равно одному? — Теперь уже не поможет. Через два дня в "Нью-Йорк Таймс" появилась статья под названием "Проблемы нашей системы образования — наследие республиканцев". Статья была посвящена инциденту в бруклинской математической школе. "Злосчастный эпизод, произошедший в Бруклине, — говорилось в статье, — является прямым результатом недостаточного финансирования наших школ в период администрации Буша. Если бы сегодня каждая школьная парта была оборудована современным компьютером с доступом к высокоскоростному интернету, ученики могли бы сами убедиться в том, что на самом деле два не равно одному". Учителя уволили, и о нём больше никто не вспоминал. Говорили, что он запил и пошёл в частную женскую школу преподавать бокс. Тем временем, буря не стихала. Фирма "Оркин, Соркин и Дворкин" от имени родителей травмированных учеников возбудила гражданский иск против школы на сумму шесть миллионов долларов. После долгих переговоров с адвокатом школы стороны решили не доводить дело до суда и согласились на сумму в два миллиона. Из них полтора миллиона наличными причитались фирме "Оркин, Соркин и Дворкин" и полмиллиона — истцам, то есть родителям пострадавших учеников — в виде купонов на десятипроцентную скидку в местных супермаркетах. Директор школы пригласил родителей на собрание. — Дамы и господа! — сказал он. — Поздравляю вас с успешным завершением иска против школы. Ваша победа в этом процессе ещё раз подтверждает справедливость нашей системы правосудия. К сожалению, школа не располагает бюджетом, который позволил бы нам выплатить два миллиона долларов. Мы вынуждены будем объявить банкротство, закрыть школу и уволить учителей. Однако, если вы хотите, чтобы ваш ребёнок продолжал получать образование в нашей школе, вы можете взять на себя оплату иска, что составит восемьдесят тысяч долларов на каждую семью. Вопросы есть? — Есть, — сказал мистер Брехман, — Нельзя ли разделить сумму иска пополам, с тем, чтобы один миллион оплатили родители и один — школа? — Боюсь, что нет, — директор вздохнул. — Один миллион для школы так же недостижим, как два миллиона. Как видите, в данном случае, два таки равно одному. Ещё раз поздравляю с победой! Аплодисментов не последовало.
Отправлено: 12.11.10 11:48. Заголовок: Игорь Акопян хороша..
Игорь Акопян хорошая сопливая сказка для того, чтобы загорелись глаза у молодежи и их можно было обрабатывать в стиле нашистов и прочей шушеры, не более никто никогда не придет на помощь иностранному военному контингенту на вражеской территории просто радируя - эгегей! очистить дорогу, руссо-танкисто едет вас спасать, господа морпехи! да и по тексту куча ляпов, явно выдуманных эмо-патриотом)) но читать легко, согласен))
- Как это - не было? - спросила я внезапно севшим голосом, -Совсем, что ли? Да у вас ошибка тут, в картотеке, посмотрите лучше!
- Никак нет, - пожилой Ангел улыбнулся снисходительно и поправил очки в круглой оправе, - У нас тут все записано, все учтено, опять же, все под строгим оком Сами Знаете Кого. У нас за должностное преступление знаете что? – физиономия Ангела посуровела, - Про Люцифера слыхали? То-то. Моргнуть не успел – скинули. "Оши-и-ибка". Скажете тоже...
- Минуточку, - я попыталась взять себя в руки, - Посмотрите, пожалуйста, сюда.
Ангел благожелательно воззрился на меня поверх очков.
- И? – спросил он после секундного молчания. - Меня, может, и нет. Но кто-то же есть? – я осторожно пошевелила кисельной субстанцией, которая теперь заменяла мне привычный земной организм. Субстанция заволновалась и пошла радужными пятнами.
- Кто-то, безусловно, есть. Но никак не NN, каковой вы изволили представиться.,- Ангел тяжело вздохнул и потер лоб, - Я таких как вы перевидал – не сосчитать. И почему-то в большинстве своем - дамы. Ну, да ладно. Давайте проверять, барышня. По пунктам. С самого начала. Так?
- Давайте, - сказала я, решительно повиснув у него над плечом и приготовясь биться до последнего. - Нуте-с, вот она, биография мадам N, - Ангел вытащил из-под стола здоровенный талмуд и сдул с него пыль, - Ab ово, дорогая, что называется, от яйца, - он послюнявил палец и зашуршал тонкими папиросными страницами, - Ну, это все мелочи... подгузники... капризы детские... глупости всякие... личность еще не сформирована... характер не проявлен, все черновики... ну, детство и вовсе опустим, берем сознательную жизнь... а, вот! – он торжествующе поднял палец, - у вас был романв конце десятого класса!
- Ах, какая странность, - не удержалась я, - Чтоб в шестнадцать лет – и вдруг роман!
- А вы не иронизируйте, фрейляйн, - Ангел сделал строгое лицо, - Роман развивался бурно и довольно счастливо, пока не встряла ваша подруга. И мальчикау вас, будем уж откровенны, прямо из-под носа увела. То есть не у вас, - вдруг спохватился Ангел и покраснел, - а у мадмуазель Н. ...
- Ну, и чего? – спросила я подозрительно, - Со всеми бывает. Это что, какой-то смертный грех, который в Библию забыли записать? Мол, не отдавай ни парня своего, ни осла, ни вола...
При слове «Библия» Ангел поморщился.
- При чем тут грех, ради Бога! Достали уже со своими грехами ... Следите замыслью. Как в этой ситуации ведет себя наша N?
- Как дура себя ведет, - мрачно сказала я, смутно припоминая этот несчастный роман «па-де-труа», - Делает вид, что ничего не произошло, шляется с ними везде, мирит их, если поссорятся...
- Вооот, - наставительно протянул Ангел, - А теперь внимательно – на меня смотреть! - Как бы поступили вы, если бы жили?
- Убила бы, - слово вылетело из меня раньше, чем я успела сообразить, что говорю.
- Именно! – Ангел даже подпрыгнул на стуле, - именно! Убить бы не убили,конечно, но послали бы на три веселых буквы - это точно. А теперь вспомните – сколько таких «романов» было в жизни у нашей мадмуазель?
- Штук пять, - вспомнила я, и мне вдруг стало паршиво.
- И все с тем же результатом, заметьте. Идем дальше. Мадмуазель попыталась поступить в университет и провалилась. Сколько не добрала?
- Полтора балла, - мне захотелось плакать.
- И зачем-то несет документы в пединститут. Там ее балл – проходной. Она поступает в этот институт. А вы? Чего в этот момент хотели вы?
- Поступать в универ до последнего, пока не поступлю, - уже едва слышно прошептала я, - Но вы и меня поймите тоже, мама так плакала, просила, боялась, что за этот год я загуляю или еще что, ну, и мне вдруг стало все равно...
- Милая моя, - ангел посмотрел на меня сочувственно, - нам здесь до лампочки, кто там у вас плакал и по какому поводу. Нас факты интересуют, самая упрямаявещь в мире. А факты у нас что-то совсем неприглядны. Зачем вы – нет, вотсерьезно! Зачем тогда замуж вышли? В смысле – наша NN? Да еще и венчалась, между прочим! Она, стало быть, венчалась, а вы в это время о чем думали?!
Я молчала. Я прекрасно помнила, о чем тогда думала в душной сусальной церкви, держа в потном кулачке свечу. О том, что любовь любовью, но вся эта бодяга ненадолго, что я, может быть, пару лет протяну, не больше, а там натура моя блядская все равно перевесит, и тогда уж ты прости меня, Господи, если ты есть...
- Вот то-то, - Ангел покачал головой и перевернул страницу, - да тут у вас на каждом шагу сплошные провалы! Девочка, моя, ну, нельзя же так! В тридцать лет так хотели татуировку сделать - почему не сделали?
- Ну-у-у... - озадачилась я, - Не помню уже.
- А я вам подскажу, - Ангел нехорошо усмехнулся, - Тогдашний ваш возлюбленный был против. Примитивные, говорил, племена, да и задница с годами обвиснет. Так?
- Вам виднее, - насупилась я, хотя что-то такое было когда-то, точно же было...
- Мне-то виднее, конечно... Задница-то ваша была, а не любовника?! Хорошо, едем дальше.
- Вот тут написано – тридцать пять лет, домохозяйка, проще говоря –безработная, из увлечений – разве что кулинария. Милая такая картинка получается. Вышивания гладью только не хватает. Ну, вспоминайте, вспоминайте, чего на самом деле-то хотели?!
- Вспомнила. Стрелять хотела. - В кого стрелять?! – изумился ангел и покосился в книгу. - В бегущую мишень. Ну, или в стационарную, без разницы, - плакать я, как выяснилось, теперь не могла, зато туманное мое тело утратило свою радужность и пошло густыми серыми волнами, - Стендовой стрельбой хотела заниматься. Петь еще хотела. Давно это было...
- Подтверждаю, - Ангел ткнул пальцем в талмуд - Вы, дорогая моя, имели ко всему этому довольно приличные способности. Богом, между прочим, данные. От рождения! Куда дели все это? Где, я вас спрашиваю, дивиденды?!
- Я не знала, что должна... - прошелестела я в ответ.
- Врете, прекрасно знали - Ангел снял очки, устало прищурился и потерпереносицу, - Что ж вы все врете-то, вот напасть какая... Ладно, мадам, давайте заканчивать. Приступим к вашему распределению.
Он достал большой бланк, расправил его поверх моей биографии и начал что-тострочить.
- Как вы все не понимаете, - в голосе Ангела слышалось отчаяние, - нельзя, ну, нельзя предавать себя на каждом шагу, эдак и умереть можно раньше смерти! А это, между прочим, и есть тот самый «грех», которого вы все так боитесь!... Всё думаете - и так сойдет... Шутка ли - каждая третья душа не свою жизнь проживает! Ведь это страшная статистика! И у всех какие-то идиотские оправдания- то мама плакала, то папа сердился, то муж был против, то дождь в тот день пошел не вовремя, то - вообще смех! – денег не было. Хомо сапиенсы, называется, эректусы... Ну, все, готово, - Ангел раздраженно откинул перо, - попрошу встатьдля оглашения приговора. Передо мной встать, в смысле.
Я перелетела через стол и замерла прямо перед ангелом, всем своим видом выражая вину и раскаяние. Черт его знает, может, сработает.
- Неидентифицированная Душа по обвинению в непрожитой жизни признается виновной, - Ангел посмотрел на меня с суровой жалостью, - Смягчающих обстоятельств, таких, как а) не ведала, что творила б) была физически не всостоянии реализовать или в) не верила в существование высшего разума - не выявлено. Назначается наказание в виде проживания одной и той же жизни до обнаружения себя настоящей. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.Подсудимая! Вам понятен приговор?
- Нет, - я жалобно заморгала, - Это в ад, что ли?
- Ну, ада вы не заработали, детка, - усмехнулся ангел, - да и вакансий там...,- он безнадежно махнул рукой, - Пойдете в чистилище, будете проживать смоделированные ситуации, пока суд не признает вас прожившей свою жизнь. Ну, а уж будете вы там страдать или нет – это мы, извините, не в курсе, - и Ангел протянул исписанный желтый бланк, - Теперь все ясно?
- Более-менее, - я кивнула растерянно, - И куда мне теперь?
- Момент, - сказал Ангел и щелкнул пальцами. Что-то звякнуло, грохнуло и вглазах у меня потемнело...
- ... Одну меня не отпустят, а с тобой запросто, - услышала я знакомый голос, -И Сережка говорит - пусть она тебя отмажет на два дня, ну, Олечка, ну, милая,ты ведь поможешь, правда? Мы тебе и палатку отдельную возьмем, и вообще клево будет, представляешь, целых две ночи, костер, речка и мы втроем?
...Это был мой школьный двор, май уже и не помню какого года, пыльный душный вечер. И Юлька, красавица, с кукольным личиком и фигурой от Сандро Ботичелли - моя подружка - как всегда беззаботно щебетала мне в ухо, не замечая, как ненависть и боль медленно скручивают меня винтом, мешая дышать. Такое знакомое,такое родное-привычное ощущение... Я ведь хорошая девочка, я перетерплю все это, я буду вести себя прилично, я хорошая, хорошая, хоро ...
- А пошла ты на ***, - сказала я нежно, с садистским удовольствием наблюдая, как округляются ее фарфоровые глазки, и, чувствуя некоторую незавершенность сцены, добавила - Оба пошли к еб*** матери. ... Когда разгневанный стук Юлькиных каблучков затих где-то за поворотом, я прислушалась к звенящей пустоте вокруг, и поняла, что вот прямо сейчас я, наконец, глубоко, неприлично и ненаказуемо счастлива...
В больших, важных домах с дорогими квартирами вы можете десять лет прожить, не зная, кто живет по соседству с вами. Иногда оказывается, что на одной лестнице, на той же площадке, живет старый ваш, давно вами потерянный из вида приятель, а вы узнаете об этом только случайно, из третьих рук. Совсем не так обстоят дела в дешевых домах, на грязненьких лестницах, без лифта и прочих фокусов. Там живут по-соседски, бегают друг к другу за перцем, за солью, за спичками, наскоро делятся семейными но-востями и политическими ужасами. Квартирка по соседству с Узбековыми пустовала не-долго. На третий день уже распахнулись ее двери на-стежь, впустили четыре матраца, стол, буфет, кухонный шкапчик, три стула, два кресла и всякое мягкое барах-ло. Потом, боком, сопровождаемый воплями, молящими об осторожности, въехал зеркальный шкаф. На этом дело закончилось. Новые жильцы водворились на место. На следующий день Катя Узбекова, возвращаясь с базара, встретила на своей площадке выходящих из дверей новых соседей: озабоченную, еще молодую, жен-щину общематеринского образца. С ней две девчонки, лет по восьми, и маленький толстый мальчик. Женщина поздоровалась, спросила, где что надо по-купать; девочки, востроносые, востроглазые, рассматри-вали Катю, разиня рот, удивленные ее видом и ак-центом. Толстый мальчик оказался человеком осторожным. Он спрятался за юбку матери и выглядывал оттуда то с одной, то с другой стороны, по очереди: то одним, то другим глазком. Так завязалась соседская жизнь. Занимали друг у друга соль, перец и спички, рассказывали полити-ческие новости. Соседские девчонки бегали в школу. Толстый маль-чик ходил с матерью утром на базар. Днем либо стучал чем ни попало, либо ревел во весь голос. Очевидно, жи-лось ему скучно. Как-то встретив его на лестнице, Катя сказала: — Пойдем ко мне, хочешь? Мальчик подумал и спросил: — Зачем? — Я буду борщ варить. — Что? — Борщ. — А я? — А ты будешь смотреть, хочешь? — Хочу. Ему было немножко стыдно, что так быстро согла-сился. Продешевил себя. Ну, да уж раз дело сделано, назад не разделаешь. Пошел. На кухне он влез на табуретку, выпучил глаза и в блаженном удивлении смотрел, как Катя резала кар-тофель и свеклу. От усердия за нее надул губы и сопел носом. — Сколько тебе лет?— спросила Катя. — Четырнадцать,— отвечал он и посмотрел испод-лобья, какое это произведет на нее впечатление. — Должно быть, четыре,— решила Катя. Он вздохнул и прошептал: — Четыре. Приготовление борща оказалось таким интересным, что даже было жаль, когда Катя сложила все нарезан-ное в кастрюлю и поставила на плиту. — Это можно будет есть?— спросил он. — Можно. — Оттого, что вы русские?.. Квартира Катина была не велика: две комнатушки да кухня. Но толстый мальчик осматривал все, точно попал невесть в какие палаты или, по крайней мере, в музей. Особенно поразила его лампадка в углу перед ико-ной. Поразила до испуга. Долго смотрел, хотел что-то спросить и не решился. Когда мать постучала в дверь и позвала его домой, он ушел, совершенно подавленный и ошеломленный на-хлынувшими на него впечатлениями. Икона, клетка для канарейки, которую скоро купят, корзинка, в которой прежде жил кот,— он теперь ушел в больницу,— круг-лая кофейная мельница, борщ со свеклой и бинокль. Все это надо было обмыслить, обдумать, понять и оценить. Он ушел подавленный и даже забыл попро-щаться. И когда мать строго ему об этом напомнила, он не остановился, а, наоборот, прибавил ходу. Когда борщ был готов, Катя налила в мисочку и по-шла угостить соседа. — Поль! — позвала мать. Толстый мальчик вышел и взглянул на Катю сму-щенно и радостно. Выводы, сделанные из сложных пер-вых впечатлений, были хорошие. Вечером соседка вернула мисочку и рассказывала, что Поль от борща совсем потерял голову, что он даже не знал, что на свете бывают такие вещи. Сосед Поль оценил русский суп. С этого началась дружба. Катя брала соседа с собой за покупками. Если условлено было идти после обеда, сосед с восьми часов утра уже стоял под дверью на лестнице, в пальто и в шапочке. Очень боялся, что уйдут без него. В Катин дом входил всегда с широко раскрытыми глазами, зара-нее готовыми удивиться на какое-нибудь радостное чудо. «Лерюсс» были удивительные существа. Ели самые странные вещи. Даже хлеб у них был не такой, как у всех, а черный. И разговаривали «Лерюсс» не так, как все, а крича-ли, громко и звонко, точно перекликались где-нибудь в деревне через забор. И все время приходили к «Ле-рюссам» гости и съедали все, что только у «Лерюссов» было в буфете и в кухонном шкапчике, а «Лерюссы» только радовались и от радости даже пели. Вся жизнь «Лерюссов» была очень странная и очень интересная. Кроме всего прочего, они все время ели, и если к ним кто-нибудь приходил, и тот тоже принимался есть. Как только кто-нибудь появлялся в передней, оба «Лерюсса» начинали кричать друг другу: — Скорее чаю! Гость ничуть не удивлялся и был очень доволен. Эту фразу —«скорее чаю!»— сосед Поль выучил прежде всего, даже прежде, чем «карашо» и «нитшево». Дожидаясь Кати на лестнице, он кричал в дверь: — Скорэ тшаю!.. Что, собственно говоря, это значит, он не спрашивал. Он, кажется, считал эти слова чем-то вроде боевого клича. Удивляло его, кажется, больше всего то, что Катя, работая, поет. Француженки работают серьезно. Стару-хи ворчат, молодые кряхтят. Никто не поет. Из Катиных песен больше всего понравилось ему: Пойдем, Дуня, Дунюшка, Во лесок, во лесок. Сорвем, Дуня, Дунюшка, Лопушок, лопушок. Сошьем, Дуня, Дунюшка, Фартушок, фартушок... Мотив трудный, переливчатый, слова такие, что их и русскому слуху не сразу ухватить. Ужасно эта песенка соседу Полю понравилась. Сидел он, толстый, красный, на столе, с пряником в руке, и старательно выводил: — Фахту-шок. Фахту-шок... Перед рождеством повела его Катя смотреть игруш-ки в магазинах. Было холодно. Соседа нарядили в сестрину кофту и сверху, зашпилив концы, навертели байковый платок. Сосед еле двигался, а когда его посадили, руки и ноги у него торчали прямо, не сгибаясь, как у деревянной куклы. В автобусе две дамы громко разговаривали по-рус-ски. Ухо соседа уловило знакомые звуки: — Это русский автобус?— спросил он у Кати. В окнах магазинов любовались «Пэр Ноэлями» и маленькими яслями с младенцем Христом. — У маленького Иисуса два отца?— спросил сосед. — Что за пустяки!— сказала Катя.— Отец всегда один. — А у него два,— упрямо сказал сосед.— Святой Иосиф и Пэр Ноэль. Потом вздохнул и прибавил: __ Вы русские, вы этого не понимаете. Спросил, почему русский Пэр Ноэль приходит на две недели позже? Катя не знала, что ему ответить, чтобы он понял. Но он не стал долго ждать и сам объяснил: __ Конечно, вашему Пэр Ноэлю нужно время, чтобы прийти из Москвы. Полюбовавшись на витрины больших магазинов, от-правились в кондитерскую. В кондитерской полным-полно нарядных детей. Си-дят, только носы торчат над столом, но едят чинно, щек не замазывают, на скатерть не проливают. Сосед вдруг сконфузился: — Это ничего, если я тоже сяду?— тихонько спро-сил он у Кати. Пирожное выбрал для себя попроще, без крема: — Я боюсь, что крем шлепнется на пол, и они нач-нут надо мной смеяться... Сосед оказался самолюбивым. Для спасения своей чести пожертвовал кремом. Сильный характер. Перед кондитерской ходил по тротуару ряженый Дед-Мороз, с елочкой в руках. Дети кричали ему свои желания. Матери слушали, кивали головой,— но они-то тут совсем ни при чем. Пэр Ноэль все сам припомнит, кому чего хочется. Сосед не посмел прокричать свои желания. К тому же их было так много, что все равно не успеешь. Он вообще желал всего, что просили другие дети, да, кроме того, и всех тех диковинных штук, которые были у «Лерюссов». Но, конечно, его очень мучило, что он не по-смел попросить. И он был очень несчастен. Хорошо, что Катя догадалась в тот же вечер написать русскому Пэр Ноэлю. Тот принесет все, что сможет с собой захватить. Настоящую железную дорогу, которую заказал сосед, пожалуй, не сможет, но барабан притащить нетрудно. И чудесный флакон из-под бриллиантина, наверное, то-же прихватит. Словом, жизнь будет еще прекрасней. В сочельник вечером востроносые соседовы сестрич-ки живо вычистили свои башмаки и поставили их у камина. Бедный Поль долго сопел над своими стоптанными и грязными башмачонками. Отчистить их было трудно. Девчонки хихикали, что в такие башмаки можно поло-жить только розгу. Сколько сосед ни крепился, пришлось зареветь. Вся надежда оставалась на русского Пэр Ноэля, который, говорят, и без башмаков приносит подарки. У «Лерюссов» всегда все чудесное. После праздников произошла катастрофа. «Лерюссы» уехали. Он, папа-лерюсс, нашел место. Вот они и уехали. Сосед получил подарки. Корзинку из-под кота, фла-кон из-под бриллиантина, четыре восковых спички, чуд-ную граненую пробку от разбитого графина и карманное зеркальце, которое может, по словам Кати, пригодиться, когда сосед женится. Для молодой жены. Сосед долго не понимал, что «Лерюссы» уехали окончательно, и по утрам по-прежнему подходил к их двери и громко кричал: — Скорэ тшаю!.. Но как-то дверь на его крик открылась, и сердитая пожилая дама спросила его на обыкновенном француз-ском языке, зачем он кричит, и велела сейчас же идти домой. Тогда сосед понял, что все кончено, и присмирел. Он никогда ни с кем не говорил о «Лерюссах», об этих странных и чудесных существах, которые пели, когда у них не было денег, угощали, когда нечего было есть, и завели клетку для канарейки, которой не было. Он скоро забыл о них, как забываются детские сказки. Дольше всего держался и звенел в памяти мотив пе-сенки про Дунюшку и лесок: Ду-у-у-ду...— мурлыкал сосед. Но слов уже не помнил...
Как чувак запасливый, ещё с заставы прислал я себе домой две пары нижнего фланелевого белья. А потом пошел работать в партию, помбуром, да и подарил один комплект своему наставнику Александру Аркадьевичу Дурневу. Станок у нас был новый, Аркадич бурильщик отменный, а я молодой и расторопный. Свой дом мы таскали за собой. Балок на санях. Так и ездили. Утром встанем, утащим его и цистерну с солярой вперёд по профилю километров на 10, а потом вернемся, и давай бурить планету каждые 100 метров. Сто дырок сделаем, глядишь, вот уже и вечер совсем. Хотя дня и не было. Ночь полярная потому что. В общем, в 6 утра я трактор наш ТТ-4 с бурстанком заводил, и в 20:00 глушил. 14 часов как с куста, не то, что нынешнее племя, мышкой водить по коврику да пялиться в монитор.
Нагрею флягу воды паяльной лампой, снеговой воды, отмоемся, всё по человечьи. Оленины вперемешку с салом нажарю, когда лень, тушенки с картошкой. Печка на дизтопливе абхазского производства «Апсны» шипит тихонько тепло и уютно. До ближайшего человека километров 50 тайги. А до населённого пункта все 300-400, до Ижмы.
Переоделись в исподнее, пожрали, легли кверху воронками. Дурнев книжку читает Чейза, в очках. Я маюсь. Транзистор не ловит, проволоку бросать лень на дерево. Решил смастерить устройство, чтобы рыбы добыть. По абрису завтра речка должна быть. Пока бульдозера ждать будем, можно ёбнуть грамм 400 тротила в прорубь, исключительно для собственного употребления.
Раскрошил шашку, набил банку из-под кофе «Пеле». В крышке дырку, туда детонатор. Замазкой загерметизировал. Тут Аркадич и говорит, дескать, Митька, расскажу я тебе сказку.
Лежал Илья Муромец на печи тридать лет, и три года. А потом угорел нахуй, потому, что дымоход не чистил с трубой. И пиздуй мол Митька на крышу, сделай доброе дело. Копоть шурани, дымит наше чудо-абхазское обогревательное устройство.
Дело житейское, впрыгнул в валенки прямо во фланелевом белье, мороза-то нет почти, градусов 20, разве мороз? Слепил снежок по диаметру трубы, снял шланг от краника бензобака пускача, и пропитал этот снежок насквозь бензином. На крыльце обломки тротила мои. Вот тут я ошибку и совершил. Вдавил кусочек взрывчатки в снежок и по лестнице на крышу. Кусочек, ну не больше грецкого ореха. На крыше изобразил миномётчика. Снежок в трубу, и на корточки, пригнув голову.
Сергей Павлович Королев, уважаемый мной, в общем, человек. Но, вынужден признаться он пустил бы струнку слюны на свой манжет. Товарищи. Как оно пиздануло! Оно пиздануло так, что я, если бы успел, всенепременно бы обосрался. Я соскочил с крыши, просто разогнув ноги в коленях. Валенки остались на крыше. Как сука белка летяга, голубой молнией промелькнул. В ночное небо по неуправляемой траектории улетала труба. Но я был менее быстр, чем Александр Аркадьевич. Только приземлился, ударившись задницей о поверхность Коми АССР, смотрю, Дурнев из-за угла выглядывает, очки на одном ухе висят, в зубах папироса, а в руках книжка горит. Прикурил он папиросу от Джеймса Хейдли Чейза, и выбросил его в сугроб.
- Хуль стоишь, трактор заводи, я пока емкость с горючим попробую отцепить. Балок наш горел знатно. Аж гудело всё внутри. Единственное, я сползал на крышу и вскочил обратно в валенки. Дизель ещё был тёплый, затарахтел с полпинка. Выбил палец кувалдой и поехал ломать тайгу объезжая наше горящее жилище кругом, чтобы спасти солярку. Так мы ёмкость и не смогли оттащить.
Попятились задом, стоим, смотрим. А оно горело-горело, и как ещё въебет аж с шаром огненным. Это моё рыболовное устройство сработало. Дурнев только головой покачал. Когда взлетит цистерна уж и дожидаться не стали. Поехали светя единственной фарой в сторону цивилизации. 50 км, это 5 часов пути.
Едем, в подзакопченых кальсонах оба. Стекол-то два из четырех, и те по бокам. Не считая Дурневских очков. - Знаешь что Митька? Ну тебя нахуй, сказки тебе больше рассказывать. Не маленький уже. И ещё. Я наконец-то понял, зачем в этих нижних рейтузах дырка. Член через неё все равно не достанешь, а руки греть в самый раз.
И то правда, подумал я, засунув обе руки в тёплое промеждуножие.
P.S. Ружье было особенно жалко, подарок отцовский. А остальное всё почти казённое, списали.
Сегодня на улице возле работы сотрудник нашел телефон. Бережно принес его в офис, дал мне и говорит — "вот какая–то девочка потеряла, найди кому позвонить — вернём". По телефону и вправду казалось, что он принадлежит девочке — это была простенькая белая нокия с малиновой вставкой. Я открываю телефонную книгу и начинаю скролить в поисках "мама, любимый/любимая, муж/жена", в общем кого–то из близких. И пролистав около десятка первых номеров, я понимаю, что телефон принадлежит парню и это не просто телефон, это просто произведение искусства по написанию контактов. Да простит меня владелец телефона, но я не удержалась и выписала самые смешные названия номеров, т.к. я думала, что такое только в анекдотах рассказывают. Орфография сохранена:
22 поскот худая 40 хочет секса (40 — это возраст?) Алена блезняшка Алена Гдетрядом Алена Пробка Алина Усп Записать Аляксандр През Анализы (учитывая сколько впереди было Ален и Алин, без анализов уже никуда) Анют 21 прости Аня 40 минут (наверное лучший результат) Аня Красотка Аня Кучерявая Аня Рейуз Соборк (наверное в холодное время знакомился) Аня Рыжая Артрит, артроз (тоже интересно) Близн Даша Борода (улыбнуло чота) Вик 21 помощ Вика 29чкалова Вика двор Вика Длин Помид (длинный помидор?) Вика на Бунин Вика Рыжаятанцы Вика у Арины (пошли по подругам) Вика 20 НуженС Виктория Фитнес (ок) Вокзал Света (тут как–то стремно, хорошо, что не привоз) Да Неж (не понятно) Дала Безног (О_О лолшто?) Даша 2столб Даша Бомж (может подруга Светы?) Даша 30 Даша зачатие (ээээ…) Даша на Аню Дудяра (это что–то загадочное) Долг 120 (зачем имя писать?) Душ каб 110 90 (это параметры девушки?) Ева 28 Елен 34 Елена Женский Елена Турки Ефимова Сауна Женя Смугл За Ленпоселком (куда уж дальше) Зина Квартира Игорь Масик Ильич с Короткой Ира 21 белгор Ира 23 поскот Ира 28 ночразгов Ира Катя или (ну бывает, не запомнил) Ира Рыжая Ира Сапог (валенок) Ира смуг бунин Ирин Конопат (рыжая уже занято) Ирина встав (невстав не было) Катя Клитер (что бы это значило?) Катя Маклпрыщ (где, где?) Катя маленьк Катя Мальчик (ээммм…) Катя Скула Катя хотел на Фран Кри в Брови Кристина Торговая Ксен Виляла (задом наверное) Ксюша Дырквухе Лан31 Лана Неработ Лана Рыжая (да сколько же их рыжих) Лена 23 Илич Лена Золотаирзаму (ничо не понятно) Лена 9 фон Дериб Лена Искркопчик Лена Недождусь Лена Ножнич Лечит Травами Дуна Лиза Мозоли (на чем?) Лилия 30 котов Лиля Рейтуз (снова эти рейтузы) Люб Готовить (о, это важно) Люба прыщи (чтобы случайно трубку не взять) Марина 25 спонс Марина силикон Маша Серьгавносу Нат Выебывалась (девочки, не выебывайтесь) Нат как у Ларисы (что–то у них общее наверное) Наташ Напрягся Наташа через час (в любой район города, ага) Окс 18 Толбух Оля Борщводка (тут я стекла по столу) Оля Прогуляюсь Оля Сиськи (я ждала этого долго) Оля Угрюм Оля к подруге Это были на мой взгляд самые смешные, т.к. имен там было over 300 наверное, при чем около 90% женские. Номера телефонов, естественно я не писала Когда парень пришел за телефоном, я очень улыбалась, т.к. на грозного мачо он похож не был, да и вообще особыми приметами не выделялся ) Но Оля Борщ Водка навсегда останется в моей памяти )
Каменты, кстати, уточнили место действия по некоторым признакам: "поскот" - "поселок Котовского" - микрорайон в Одессе. "Ленпоселок", "белгор" - Белгород-Днестровский - станции в Одесской обл. - это все я уж сам нашел... Ну и "Дериб" - всем понятно...
Сообщение: 8700
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 26.02.11 23:29. Заголовок: познакомился с девуш..
цитата:
познакомился с девушкой... красива, но после нескольких минут общения понял, что дерево она полное... ну, просто жуть, какая же она тупая! просто хотелось взять и отпи$дить черенком от лопаты. организм молодой, секаса требует. Ну и решил я немного поменять манеру общения... хлопнул стопочку и радостно поддержал тему, начатую ей, о шмотках, контакте, тупых подружках, прочей по*бени. проводил домой, договорился о повторной встрече. всё прекрасно. утром получаю от неё смс с примерно таким содержанием: "извини, нам наверно лучше не встречаться больше. я себя чувствую очень неловко с тем, кто сильно реально тупее меня. жаль что ты ТОЖЕ (ох*еть, нас оказывается, много таких тупых) оказался таким" билять, как они это делают??
цитата:
Быль, рассказанная сегодня на работе дежурным. работал он тогда в ЖЭКе. Заявка на прочистку канализации в квартире. Последний этаж унитаз. Вода стоит. Осматриваются. Ревизок нет! Засовывают трос в унитаз и поступательно-вращательными движениями углубляют его. Идёт хреново, но ушёл весь. Тянут назад. Вышел, на конце его носок!!! Епта, кто-то носок в унитаз смыл, вот и засор. Но вода не уходит! Суют ещё раз. Но тут звонок в дверь. На пороге стоит сырой мужик в халате и спрашивает: “Вы у меня носок… украли?” !!! Мужик в соседней квартире моется под душем. В трубах что-то шуршит! Вдруг крышка унитаза поднимается, оттуда появляется какая-то хрень в говне, волосах и т. д. начинает вращаться, цепляет висящий на полотенцесушителе носок и исчезает назад… Хорошо, что с очка пять минут назад слез…
Сообщение: 2832
Настроение: Все фиолетово!
Зарегистрирован: 04.06.08
Откуда: Питер
Репутация:
6
Отправлено: 17.06.11 19:43. Заголовок: МИХАИЛ ЗОЩЕН..
МИХАИЛ ЗОЩЕНКО СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ
На днях зашёл я к своему знакомому, к Егорову. Он табельщиком на заводе служит. Прихожу. Сидит хозяин довольный такой за столом, газету читает. Жена рядом шьёт что-то. Увидел меня хозяин, обрадовался. — А, говорит, заходи, дружище, заходи... Поздравляй нас... — С чем же вас поздравлять, Митрофан Семёныч? — спросил я. — А как же, говорит, с новой жизнью, с новыми переменами, с новыми семейными устоями. — Не могу догадаться,— сказал я.— Уж не с прибавлением ли семейства? — Нету,— засмеялся Егоров.— Не то. Не попал в цель... Да ты супругу лично спроси. Это её больше касается... Гляди, какая она счастливая сидит и шьёт... Словно фея... Пущай она сама тебе скажет про своё семейное счастье. Я посмотрел на супругу Митрофана Семёныча. А та улыбнулась этак криво и говорит: — Ах да, говорит, мы теперь, знаете ли, на кухне бросили стряпать... Без плиты обходимся. В столовую ходим. — Да-с! — воскликнул довольный хозяин.— Баста! Новую жизнь начали. В болото всё — плиту, кастрюли, лоханки... Пущай и баба свободу узнает... Такой же она человек, как и я. Хозяин долго говорил о несомненных выгодах общественного питания, потом стал смеяться. — И во всём, представьте себе, выгода и польза от этой перемены. Скажем, гости пришли. Ну, сидят, ждут. Прислушиваются — не подают ли на стол. А ты им, чертям, объявляешь между прочим, дескать, а мы, извините, в столовке питаемся. Хотите — идите, не хотите — не надо,— за волосы вас не потащим. Хозяин захохотал и взглянул на свою жену. — Да,— повторил он,— полная во всём выгода. Время теперь, скажем. Сколько теперь этого самого свободного времени остаётся! Уйма... Бывало, придёт супруга с работы — мечется, хватается, плиту разжигает... Одних спичек сколько изведёт... А тут пришла, и делать ей, дуре, нечего. Шей хоть целый день. Пользуйся свободой. — Это верно,— подтвердил я,— кухня много отнимает времени. — Ещё бы! — с новым восторгом воскликнул хозяин.— Тут, по крайней мере, пришла с работы и шей, кончила шить — постирай. Стирать нечего — чулки вязать можешь... А то ещё можно заказы брать на шитьё, потому времени свободного хоть отбавляй. Хозяин помолчал, потом задумчиво продолжал: — А в самом деле. Не брать ли тебе, Мотя, заказов? Шитьё, скажем... Рубашки там, куртки, толстовки... — Да что ж,— сказала жена,— отчего же не брать? Можно брать... Хозяин, видимо, огорчился таким равнодушным ответом. — «Можно, можно»,— передразнил он жену.— Ты, Мотя, всегда недовольна. Другая бы прыгала и скакала, что её раскрепостили, а ты надуешься, как мышь на крупу, и молчишь... Ведь небось довольна, что не приходится на кухне торчать? Ну отвечай же гостю! — Отчего же... Конечно,— уныло согласилась жена. — Ещё бы не довольна! Бывало, целый день ты торчала у плиты... Дым, чад, пар, жар, перегар... Фу... Ну шей, шей, Мотя. Пользуйся свободным временем. Надо же и тебе пожить. Я посмотрел на хозяина. Он говорил серьёзно. — Послушайте,— сказал я,— а ведь хрен редьки не слаще... — Что-с? — удивился Митрофан Семёныч. — Я говорю: хрен редьки не слаще. То кухня, то шитьё... А может быть, жене вашей газеты почитать охота? Может быть, ей и шить-то не хочется? — Ну уж вы того,— обиделся хозяин.— Как же ей не шить, когда она баба. Я встал, попрощался с хозяином и вышел. А когда уходил, то слышал, как хозяин сказал жене: — Недоволен, чёрт. Обедать ему не дали, так и скулит, желчь свою на людей пущает... А хочешь обедать — иди в столовку, нечего по гостям трепаться... Ну шей, Мотя, шей, не поднимай зря голову.
Пишет тебе Маша Ц. из г. Москва. Я очень-очень хочу быть счастливой! Дай мне, пожалуйста, мужа любимого и любящего, и ребенка от него, мальчика, а я, так уж и быть, тогда не перейду на новую работу, где больше платят и удобнее ездить. с ув., Маша.
Дорогая Маша! Честно говоря, я почесало в затылке, когда увидело строчки про работу. Даже не знаю, что сказать. Маша, ты вполне можешь переходить на новую работу, а я пока поищу для тебя мужа. Удачи! Твое Мрзд.
Уважаемое Мироздание! Спасибо что так быстро ответило! Но.. бабушка моя говорила: кому много дается, с того много и спросится. Вдруг я буду иметь и то, и это, а за это ты мне отрежешь ногу, когда я буду переходить трамвайные пути? Нет уж, давай так- я перехожу на новую работу, имею мужа, но за это я готова вместе со своим любимым всю жизнь жить в съемной хрущевке. Как тебе такой расклад? Твоя МЦ
Дорогая Машенька! Хохотало, увидев про ногу. Смысл бабушкиной поговори совсем другой: кому много дается способностей, талантов, знаний и умений, от того люди много и ждут. У тебя же заначено на двушку в Подмосковье, покупай на здоровье. Ногу оставь себе))) твое М.
Дорогое Мрзд! В принципе, я обрадовалась, прочтя про ногу. НО: у меня будет муж, ребенок, любовь, квартира и нога. То есть ноги. Что я тебе буду должна за это ?((( Маша.
Маша! Уфф. Почему ты со мной разговариваешь, как с коллекторским агентством? Меня попросили- я делаю. Я тебе где-нибудь когда-нибудь говорило, что ты мне что-то будешь должна? М-ие.
Да! То есть нет. Просто не может быть, чтобы было МОЖНО, чтобы все было хорошо, понимаешь??? Я сегодня плакала всю ночь: отдала взнос за квартиру. Хорошая, окна на реку. Небось, муж будет урод. Скажи прямо. В принципе, я к этому готова. Маша.
Дорогая Маша! Муж, конечно, не Ален Делон, зато и в зеркало так часто не смотрится. Вполне себе нормальный мужик. На днях встретитесь. Да, отвечая на твой вопрос: МОЖНО, чтобы все было хорошо. В принципе, мне все равно, хорошо или плохо мне заказывают. Лишь бы человек точно знал, что хочет. Мрзд.
Уважаемое Мрзд, А можно чтобы ДОЛГО было хорошо?.... В принципе,если лет пять будет, я согласна, чтобы с потолка протекало... Цю, Маша Ц
Машенька, я тебе отвечу честно. Долго хорошо может быть. ДОЛГО ОДИНАКОВО - нет. Все будет меняться, не меняется только мертвое. И когда будет меняться, тебе покажется,что все плохо. На время. цю, мрзд.
Мрзд! Только не ногу. Пусть погуливает муж.
Мария, кончай со мной торговаться. Как на армянском базаре, ей-богу! Я судьбой не заведую, это в другом филиале с другими задачами. Мое дело- предоставить человеку все, что он хочет. Счет тебе никто не выставит. Если так тревожно, можешь ежедневно ругаться с мужем матом. Он начнет погуливать. Шучу, не надо ругаться! Единственная у меня к тебе просьба: когда ты будешь совсем-совсем счастлива, у тебя освободятся силы. Ты классно шьешь. Займись лоскутным шитьем, твои одеяла украсят любой дом, людям будет радость. с уважением, М.
Дорогое мое! Я сегодня прыгала от радости. Конечно! Я сделаю все, что ты скажешь. Я ТОЧНО тебе ничего не буду должна? Мне предложили еще более клевую работу,а тот чувак из кафе назначил свидание. Йессс!!! (так небывает так не бывает) (купила швейную машинку) целую тебя!
Дорогая Маша! Все хорошо. МОЖНО делать все что хочешь, в рамках Заповедей и УК. И тебе ничего за это не будет. Наоборот. Если ты не будешь ныть, мы все (Управление № 4562223) только порадуемся. Нытики увеличивают энтропию, знаешь. И возни с ними много. Я от них, честно признаться, чешусь. Так что удачи! Я откланяюсь пока. Тут заказ на однополых тройняшек, и опять торгуются, предлагают взамен здоровье. Нафиг оно мне сдалось, их здоровье... Твое Мрзд. Береги ногу! Шутка!
Мироздание, привет, как ты там? Дочку назвали Мирой, в честь тебя. Сшила самое лучшее на свете лоскутное одеяло, заняла первое место на выставке, пригласили на слет пэтчворкистов на Бали. Летим всей семьей. Я просыпаюсь утром, поют птицы... Я иногда думаю- за что мне такое счастье? Твоя Маша. От мужа привет)
Маша, привет! Смущенно признаюсь,что я немного промахнулось с сыном, которого ты заказывала, перепутало...но, гляжу, ты счастлива и так) Быть счастливым -это нормально. Воспринимай это не как подарок, от которого захватывает дух, а как спокойный фон твоей жизни. А дух захватывает иногда от таких мелочей, которые каждому даются без всякой просьбы: не мое это дело, заставлять птиц петь под твоим окном. Это по умолчанию полагается каждому, базовая комплектация. Твое дело- их услышать и почувствовать то, что ты чувствуешь... Эта способность и делает тебя счастливой. Все, дальше думай сама. Пиши, если что. Твое Мрзд
Сообщение: 9180
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 03.09.11 12:38. Заголовок: Про кошака Вот, всё..
Про кошака
Вот, всё таки что то у меня с кошаками не так… Ну ладно, я их не люблю. Так сложилось уж. Но вот что им-то от меня надо? Не трогаю их, так они сами меня находят. Как, впрочем и другие приключения. К чему это я? Да вот, был тут намедни случАй… Последние деньки августа. Печально, но лето кончается… Решил я как то, в один из выходных, полентяйствовать. А фигли? Мой выходной выпал на рабочий день. Дома я один. Чего бы не полениться, не поваляться на диване? Вот я и решил… Проснулся я где то в начале 12го… Пока то, пока сё… Ленюсь по мере сил. Где-то, в районе 14ти часов, понял, что ещё чуток так полениться, и я помру от скуки. Сердцу лениво станет биться. «А не пойти ли мне..» - подумал я, отметая возникающие в голове идеи. - На велике? -Лениво… - По делам, намеченным на завтра? -Пробки... Да и лениво… - С Собакиным в лес? - Так Собакину лениво, старый он. Да и мне лениво…. - Позвонить кому? - Все работают… Да и лениво… В общем, внутреннее совещание, пришло к выводу, что надо пойти позаниматься с машиной. Нет, машина исправна, но всегда есть места, куда можно приложить руку. Пойду- ка я, да перенесу кнопочку подогрева фильтра из под капота в салон. Шибко она под капотом пачкается… Да и лениво каждый раз под капот нырять. В общем, собрав в кучу волю и инструмент, пошёл. Взяв Собакина. Пускай в тенёчке у машины посидит. Да и вдвоём, всё веселей.
На капоте «трактора» нас ожидал кошак. Чёрный кошак, с белыми пятнами, на чёрном капоте с хромовым торцом. Картина «в масле». Точнее, не ожидал, а нагло дрых. Выбрав для сна край капота оказавшийся в тени дерева. Кошак был чистенький, явно не помоешный, но незнакомый. Не то, что бы я каждую собаку на районе в лицо знаю, но этого конкретного кошачего экземпляра, я видел впервые. Естественнно, Собакин, увидев такую непотребность, включил свой когтисто-лапаный полный привод, и ринулся искоренять такую непотребную кошачую вольготность. Благо, был на поводке, а то бы пришлось капот, как минимум, по новой перекрашивать. Кошак же… Видимо ему тоже сегодня было лениво… Или он так сладко спал… В общем, кошак, не придумал ничего лучше, чем забраться на фонарь на крыше «трактора». Кое как, угнездившись на малой площади, кошак выгнул спину и зашипел. Пришлось уже мне начать махать руками… Кошак, попытавшись взабраться на сибишную антенну (клоун, это надо было видеть!), естественно с неё сверзился на крышу. Потом, сообразил таки, спрыгнуть на землю, и подгоняемый Собакиным, взабрался на дерево. Я открыл кузов. На откинутый борт, разложил инструмент. Закинул под борт картонку, и указав Собакину место на картонке, поднял капот. Собакина, я взял с собой с умыслом. Он отлично выполняет функцию «отпугивателя-отгонятеля» для алкашей – соседей, желающих от нечего делать потрепаться, а иной раз и посоветовать, для вездесущих детишек, которым всё интересно не только посмотреть, но спросить/потрогать. Да и бабульки, которым до всего есть дело, не стоят и не гундят, что «эти буржуи на джипах весь двор заняли» и что «Сталина на вас нет», а предпочитают обходить «буржуя на джипе с собакой» стороной. В общем, привязанный к бамперу Собакин, занялся своими прямыми обязанностями: задрых в теньке, изредка поднимая голову и рыча на слишком близко подошедших индивидов. Я же, сняв кнопку под капотом, нарастил провода и собрав их в жгут, пропихнул всё это хозяйство с салон. Краем глаза, я всё время наблюдал за кошаком. Кошак же, сочтя место на дереве неудобным, стал потихоньку слезать. Перелез на ветку пониже, потом ещё пониже. Вот он уже на земле. Всё это он проделывал косясь на дремлющего Собакина, которому, до кошака уже и дела никакого не было.
Пришло время тянуть провода в салоне. Я забрался под руль, и потянул жгут в подторпедном пространстве. Мне понадобился пластиковый хомут. Вылезать было лениво, но я помнил, что хомуты лежат между сидениями, у ручки КПП. Моя рука, шарящая «в слепую», наткнулась на что то пушистое и шевелящееся. Оппа… Я таки вылез из под руля. Давешний знакомец, кошак, сидел на пассажирском сидении. Зелёные глаза внимательно смотрели на меня. Кошак был насторожен, но явных признаков страха не проявлял. Да и кошаковых попыток свалить я тоже не заметил. -И, собственно, чего? – спросил я. Кошак, ничего не ответил, но и места не покинул. Причём сидел он аккурат на пакете с хомутами. Я вытащил пакет из под кошачего зада. Он был не против. Дождавшись, когда пакет будет извлечён полностью, он снова сел на сидение, опоясав себя хвостом. «Кошка - копилка» - подумал я, и снова полез под руль. Тащить жугт под торпедой, было крайне не удобно. Руки мои оказались слишком большими, и им явно не хватало ещё пары суставов, для удобства, так сказать, пользователя. Прошлось ложиться на полик в ногах водителя спиной, запихивать голову чуть ли не под педали, а руки по плечи под торпеду. Вот, жгут протянут, хомуты защёлкнуты и лишние их концы отрезаны… Я уж вылезать собрался, как вдруг… На мою грудь наступила лапа…. Потом вторая… Потом ещё две. Кошак, а это был он, потоптался у меня на груди, лёг, свернулся калачиком и завибрировал. Замурлыкал то есть.
Зашибись! - подумал я. - Животинка пристроилась. Что ж мне так, до вечера лежать? Я зашевелился. Кошак, не спеша, мягко переступая лапами, прошествовал с моей груди на водительской сидение, оттуда на пассажирское, и сел, замерев и опоясавшись хвостом. Кошка-копилка… Я воткнул на место панельку под рулём, снял заглушку. Пошёл ковырять в ней дырку под кнопку. Дырку пришлось сверлить, а шуруповёрт был в кузове. Кошак выпрыгнул из салона за мной, но увидев лежащего на картонке Собакина (благо спиной) быстренько ретировался обратно в кабину. Когда заглушка была просверлена, кнопка в ней установлена, я снова вернулся в кабину. Кошак, сидел на пассажирском сидении в своей любимой позе копилки из «Операции «Ы». Присев на правый порожек, я вернул на место снятый бардачёк. Собрал обрезки провода и хомутов с водительского коврика, собрал инструмент по салону. Всё это время, зелёный кошаковы глаза внимательно за мной наблюдали. Закрыл капот, собрал инструмент в кузове, упихал всё по коробкам. Заглянул в салон… Кошак, видимо устав сидеть истуканом, лежал на сидении, свернувшись калачиком… Я, вынув салфетку, уселся на водительское сидение и принялся протирать торпеду от пыли. Зазвонил телефон. Разговор затянулся минуты на четыре. Звонил кореш. Суть беседы, сводилась к тому, что он, корешь, сейчас на районе, не далеко… В общем, Лёха, подъедь, дело есть. Ок. Сейчас пса домой заведу и приеду. Кошак, тем временем, перебрался с пассажирского сидения, мне на колени и традиционно свернувшись калачиком, завибрировал. Вот ведь, вибратор кошачий! Закончив разговор, я мягко выпихал кошака на улицу. Помятуя о Собакине, кошак спрятался за колесом и буквально пронизывал меня своими зелёным глазами, высунув из за колеса только голову. - Ты уж извини – сказал я кошаку. – Мне ехать надо. Не знаю, понял чего кошак или нет, но с места он не стронулся. Так и наблюдал из за колеса, как я закрыл машину и, отвязав Собакина, пошёл домой. Дома, помятуя о новом пушистом знакомце, я зачерпнул из мешка горсть собачьего корма. Вдруг ждёт, корефан зеленоглазый. И он ждал. Убедившись, что я без пса, он вышел из за колеса и, с задранным трубой хвостом, стал тереться об ноги. Я высыпал на бордюр горсть собачьего корма. Кошак от угощения не отказался. Принялся есть, с хрустом разгрызая шарики корма. Я, тем временем, быстренько сел в машину и уехал. Вернулся часа через два. Кучки собачьего корма на бордюре не было. Как, впрочем, не было и кошака. Хотя нет, вот он. Дождался пока я припаркую машину и встал у двери. Посмотрел на меня, мяукнул и убежал. Я вылез из машины. Собрал п о салону сигареты, зажигалку. Достал из замка ключи, взял с сидения какие то бумаги… Что то мягкое ткнулось мне в ногу. Я опустил глаза. Кошак. Да не просто кошак. С подарочком! В зубах кошак держал ещё трепыхающегося воробья. Кошак бросил воробья мне под ноги. Тот вяло попытался бежать, но был бесцеремонно прижат кошачьей лапой к асфальту… Кошак, заглянув мне в глаза, призывно мяукнул. Я присел на корточки. - Ты хочешь сказать, что бы я это съел? - спросил я. Кошак мяукнул. Я протянул руку, и поднял воробья за хвост. Кошак стал тереться об мои ноги. - Спасибо, конечно… - я был прямо таки тронут такой благодарностью. – Но я это не ем. Мясо это конечно хорошо, но я предпочитаю добычу покрупнее… Кошак завибрировал. Я пошарил по карманам шортов и нарыл орешек. Арахис солёный. Когда то к пиву покупал. -Будешь? – спросил я, и сунул ладонь с орешком кошаку под нос. Взял. Сел на асфальт, и прищурив глаза, начал жевать. Я закрыл машину, и направился домой. Кошак, задрав хвост, направился было за мной. - Э нет, шерстяной. Сам видел, кто у меня живёт. От тебя, секунд через 20, одни воспоминания останутся. Уж извини… Наверное, мне показалось, что кошак понимающе кивнул. Он развернулся на 180 градусов, посеменил к машине. Там поймал пытавшегося опять свалить воробья, и скрылся с ним в зубах за углом дома. Утром следующего дня, собираясь гулять с Собакиным, я зацепил в карман горсть собачьего корма. И высыпал его на бордюр, в условленном месте. Пёс, наблюдая процесс высыпания корма на землю, сначала попробовал его съесть. Но получив отворот, поворчал что то типа: « Хозяин, если ты совсем крышей тронулся, то иди и сыпь свою еду, а мою мне в миску лучше сыпь почаще.» Погуляв с собакой, я уехал. Вернулся часов в 7… Кошак нарисовался. Потёрся об ноги, помурчал… Мы поговорили и разошлись по своим делам. Кошак больше не пытался пойти за мной. У меня уже традицию вошло: утром, гуляя с собакой сыплю горсть корма на бордюр, вечером меня встречает кошак. Когда пустой, а когда и нет. Раз приволок хвост от воблы… А вчера, он не пришёл. И кучка корма осталась лежать не тронутой… Уж вроде и не люблю кошек, но что-то, как-то не так на душе…
Почта России. Это мы придумали изюм и курагу! Почта России. Письмо должно быть долгожданным. Почта России. И пусть весь мир подождет. Почта России. Тут Вам не DHL! Почта России. Каждому человеку - по очереди. Почта России. Я вся такая непредсказуемая! Почта России. Вас много, а я одна.
Сбербанк. Просили не занимать! Сбербанк. В бой идут одни старики! Сбербанк России. Всегда очередь. Сбербанк. 170 лет бюрократии к вашим услугам. Сбербанк. Создаем очереди с 1841 года.
Газпром. И целого мира мало. Газпром. Газ есть, альтернативы нет. Газпром. Мечтать не вредно.
АВТОВАЗ. Понять и простить. АВТОВАЗ. Не ссы - доедем! АВТОВАЗ. Доделай сам! АВТОВАЗ. Вас знают во всех сервисах города! АВТОВАЗ. Терпите, это Россия. АВТОВАЗ. Проще не придумаешь.
РЖД. Открой для себя Россию и влажную постель.
McDonald's. Ни рыба ни мясо. McDonald's. Лучшая сеть бесплатных туалетов. McDonald's. I`m loving shit! McDonald's. 71 год успешного противостояния диетологам.
Московское метро. Поместимся. Московское метро. Сближаем людей.
IKEA. Соберись, тряпка! IKEA. Инструкцию не разберешь.
МТС. Изменения на яйцо. МТС - Местами Тебя Слышно.
Мегафон. Будущее, пшпшпш, зависит, пшшшшп, от тебя, пшпшпшп бип-бип. У меня не звонит телефон. Где покупал? В Мегафон! Мегафон. Тайна переписки? Нет, не слышали.
ZEVA. Бумага стерпит.
ВКонтакте. Тысячи терабайт порнографии.
Яндекс.Пробки. Останься дома.
Sprite. Очистит все.
Презервативы Vizit. Прорвемся!
Bonaqua. Просто дорогая вода.
Сoca-Cola. Без виски деньги на ветер.
Кириешки. Как в зуб с ноги.
YouTube. Сюда приводит пьянство.
Google. И ты эрудит в Аське!
Останкинские колбасы. Ни одна корова не пострадала.
Роллтон. Неорганическая фантазия.
Kirby. Обычный пылесос по цене автомобиля.
Jacobs Monarch. От кофе тут только запах.
Доширак. Теперь с картинкой для возбуждения аппетита!
Сообщение: 9222
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 19.09.11 17:05. Заголовок: Разговоры во сне Во..
Разговоры во сне
Во время беременности почему-то начала периодически говорить во сне. Об этом я узнала, конечно, от мужа. - А он их на ощупь узнал, - вдруг сообщила ему я в первый раз, около часа ночи. - Кого? - спросил охреневший муж. - Депутатов, - и, сказав это, с чувством выполненного долга захрапела, не зная, что через пять часов я проснусь и буду оооочень удивлена. Во второй раз я порадовала его перлом "Куда в луне вставляются часы? Ошизеть!" - Я не хочу быть пеликаном, забери герань!.. - заорала я среди ночи в третий раз и сама от этого проснулась. До этого дня подозревала, что надо мной стебутся... Поверила. - Серое, серое, серое... Дай мне цветное зеркало!.. - требовала в четвертый, будучи уже месяце на третьем. - Какого черта ты покрасил тараканов моим красным лаком? Мне кажется, мои ногти от меня убегают! - истерически заявила спустя девять дней. - Куда ты дел швандипульку? - поставила я мужа в тупик чуть позже. Он неделю допытывался у меня, что такое эта швандипулька и нахрена она нужна. Потом его друг спрашивал у меня то же самое, и зачем эта швандипулька вдруг так понадобилась моему супругу. - Не топи носки в море, тебя Гринпис распылит!.. - предупредила я его в начале четвертого месяца, уснув на диване. Так и не смогла убедить, что это не было целенаправленным гнусным оскорблением под предлогом сна. - Вот это жоооооооооопа!.. - восхитилась я той же ночью. - Чья? - тут же подозрительно вскинулся муж. - Моя-аааа, - я сцапала его за задницу и тут же проснулась. Смотрели друг на друга абсолютно офигевшими глазами. Неделю я молчала. Наверное, с перепугу. - Лучше откуси мне руку, я курсач не сохранила!.. - Солнышко, ты уже полтора года как окончила, - успокаивал меня муж, когда я проснулась в слезах. - Нет, обещай, что мы никогда не заведем кошку! - билась в истерике я. Он пообещал. Через полгода завели кота... который и правда перегрыз провод от компа. К счастью, выключенного. Чуть позже я выдала что-то вроде "Сколько в человечине калорий?" и получила обещание прибить меня, если я проявлю хоть малейших признак лунатизма. - И где эта волосатая дрянь? - пробурчала я недовольно через недели две, и муж был крайне оскорблен тем, что я с этими словами сцапала его за подмышку, довольно сказала "Аааа..." и гаденько захихикала. Наутро от убиения меня спасло только то, что я, сладко потягиваясь, сказала, что мне снилось, как я ищу подаренного мамой игрушечного медведя. Перед родами я уже болтала почти каждую ночь. - В синюю банку. В си-ню-ю!! И не забудьте заспиртовать!.. - к счастью, я не запомнила ни кусочка этого сна. - Мохнатый чааайник, - я ласково поглаживала мужа по волосатой груди, а наутро очень удивилась вопросу, какие чайники мне нравятся больше - лысые или мохнатые. Зато на следующий день получила в шесть утра завтрак в постель, который надо было готовить не меньше часа. На все мои вопросы муж загадочно улыбался, но потом я все же выпытала у него, что среди ночи схватила его ниже пояса (на этот раз не за задницу) и заявила, что "Ну ни хренааа себе штучка". После чего сползла по стене с повизгиваниями, потому что снилось мне, что я открываю какую-то дверь, но ручка странная на ощупь, ну совсем как..., и я говорю - "Ну нихрена себе ручка!" А в роддоме порадовала мучающуюся бессонницей молоденькую соседку по палате тем, что громко произнесла, поглаживая себя по пузу: "Прием, прием! Первый, первый, я второй, что видишь?" Схватки начались, похоже, от смеха, когда по пробуждении я услышала это и вопрос, что же мне ответили. После я во сне уже не говорила. Прошел спокойный год, лежим, спим, и вдруг из детской кроватки тихий вздох и "Ма-па, киииса". Думали проснулся, кот, шкодина такая, залез в кроватку - нет! Спит себе, никакого кота... - Я же говорила, не заводи кошку, - буркнула я, укладываясь обратно и натягивая одеяло на голову. - Я мохнатый чайник, - согласился муж. (с)
Утро страны. Воскресное. Еще прохладное. Потянулась в горы молодая интеллигенция. Потянулись к ларьку люди среднего поколения. Детишки с мамашками потянулись на утренники кукольных театров. Стада потянулись за деревни в зеленые росистые поля. Потянулись в своих кроватях актеры, актрисы, художники и прочие люди трудовой богемы и продолжали сладко спать. А денек вставал и светлел, и птицы пели громче, и пыль пошла кверху, и лучи обжигали, и захотелось к воде, к большой воде, и я, свесив голову с дивана, прислушался к себе и начал одеваться, зевая и подпрыгивая. Умылся тепловатой водой под краном. Достал из холодильника помидоры, лук, салат, яйца, колбасу, сметану. Снял с гвоздя толстую доску. Вымыл все чисто и начал готовить себе завтрак. Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу. Нарезал перцу красного мясистого, нашинковал луку репчатого, нашинковал салату, нашинковал капусту, нашинковал моркови, нарезал огурчиков мелко, сложил все в вазу поверх помидор. Густо посолил. Залил все это постным маслом. Окропил уксусом. Чуть добавил майонезу и начал перемешивать деревянной ложкой. И еще. Снизу поддевал и вверх. Поливал соком образовавшимся и – еще снизу и вверх. Чайник начал басить и подрагивать. Затем взял кольцо колбасы крестьянской, домашней, отдающей чесноком. Отрезал от него граммов сто пятьдесят, нарезал кружочками и на раскаленную сковородку. Жир в колбасе был, он начал плавиться, и зашкворчала, застреляла колбаса. Чайник засвистел и пустил постоянный сильный пар. Тогда я достал другой, фарфоровый, в красных цветах, пузатый, и обдал его кипяточком изнутри, чтобы принял хорошо. А туда две щепоточки чайку нарезанного, подсушенного и залил эту горку кипятком на две четверти. Поставил пузатенького на чайник, и он на него снизу начал парком подпускать... А колбаска, колбаска уже сворачиваться пошла. А я ее яйцом сверху. Ножом по скорлупе – и на колбаску. Три штуки вбил и на маленький огонек перевел. А в хрустальной вазе уже и салатик соком исходит под маслом, уксусом и майонезом. Подумал я – и сметанки столовую ложку сверху для мягкости. И опять деревянной ложкой снизу и все это вверх, вверх. Затем пошел из кухни на веранду, неся вазу в руках. А столик белый на веранде сияет под солнышком. Хотя на мое место тень от дерева падает. Тень такая кружевная, узорчатая. Я в тень вазу с салатом поставил, вернулся на кухню, а в сковородке уже и глазунья. Сверху прозрачная подрагивает, и колбаска в ней архипелагом. И чайник... Чайник... Снял пузатого и еще две четверти кипяточку. А там уже темным-темно, и ароматно пахнуло, и настаивается. Опять поставил чайник. Пошел на веранду, поставил сковородку на подставку. Затем достал из холодильника баночку, где еще с прошлого года хранилась красная икра. От свежего круглого белого хлеба отрезал хрустящую горбушку, стал мазать ее сливочным маслом. Масло твердое из холодильника, хлеб горячий, свежий, тает оно и мажется с трудом. Затем икрой красной толстым слоем намазал. Сел. Поставил перед собой вазу. В левую руку взял хлеб с икрой, а в правую деревянную ложку и стал есть салат ложкой, захлебываясь от жадности и откусывая огромные куски хлеба с маслом и икрой. А потом, не переставая есть салат, стал ложкой прямо из сковороды отрезать и поддевать пласты яичницы с колбасой и ел все вместе. А потом, не вытирая рта, пошел на кухню, вернулся с огромной чашкой «25 лет красной армии». И уже ел салат с яичницей, закусывая белым хлебом с красной икрой, запивая все это горячим сладким чаем из огромной чашки. А-а... А-а... И на пляж не пошел. А остался дома. Фу... Сидеть... Фу... За столом... Скрестив... Фу... Ноги... Не в силах отогнать пчелу, кружившую над сладким ртом... Фу... Отойди.. Так я сидел... Потом пошел. Ходить трудно: Живот давит. Стал шире ставить ноги... Дошел-таки до почтового ящика. Есть газеты. Одну просмотрел, понял, что в остальных. А день жарче... Накрыл посуду полотенцем, надел на бюст легкую безрукавку, на поясницу и ноги – тонкие белые брюки, светлые носки и желтые сандалии, на нос – темные очки и пошел пешком к морю. Навстречу бидоны с пивом. Прикинул по бидонам, двинул к ларьку. Минут через десять получаю огромную кружку. Отхожу в сторону, чтобы одному. Сдуваю пену и пью, пью, пью. Уже не могу... Отдохнул. Идти тяжело. Уже полпервого. Поджаривает. На голове шляпа соломенная. В руках авоська с закуской и подстилкой. Блеснуло. Узенько. Еще иду. Шире блеснуло. И уже блестит, переливается. Звук пошел. Крики пляжные, голоса: «Мама, мама...» «Гриша, Гриша.» «Внимание. Граждане отдыхающие...» А внутри пиво, салат... Фу... Ноги стали в песке утопать. Снял сандалии, снял носки. Песок как сковорода. А... Зарылся глубже. О. Прохлада. Занял топчан. Сел. Раздеваюсь. Сложил все аккуратно. Палит. Терплю. Солнце глаза заливает потом. Терплю, чтобы потом счастье. Медленно, обжигаясь, иду к воде. А вода, серая от теплоты, звонко шелестит и накатывается. Не стерпев, с воем, прыжками, в поту кидаюсь... Нет. Там же не нырнешь. Там мелко. Бежишь в брызгах. Скачешь. Ищешь, где глубже. Народ отворачивается, говорит: «Тю». А ты уже плывешь... Холодно. Еще вперед. Набрался воздуха и лег тихо. Лицом. Глаза открыты. Зелено. Тень моя, как от вертолета. Покачивает. Рыбки-перышки скользнули взводом. А-а-ах. Вдохнул. Снова смотрю. Там ничего. Песок и тень моя. А-а-ах. Снова воздух и поплыл назад. А когда выходишь, то, невзирая на пиво и салат и сорок лет, вырастаешь из воды стройным, крепким, влажным. Ох, сам бы себя целовал в эти грудь и плечи. Нет, не смотрят. Ну и черт с ними. Ай, песок, ай. Бегом к топчанчику. И животом вверх. И затих. Опять слышны голоса: «И мама, и Гриша, и граждане отдыхающие» «а я тузом пик». «Он у меня плохо ест»... Звуки стали уходить. Пропадать... – Вы сгорели, молодой человек. А? Что?.. Фу. Бело в глазах. Побежал к воде. И, раскаленный, красный, расплавленный, шипя, стал оседать в прохладную сероватую воду. Проснулся и поплыл. Какое удовольствие поесть на пляже. Помидоры я макал в соль. К ломтику хлеба пальцем прижимал котлетку, а запивал квасом из бутылки, правда теплым, но ничего. Помидоры в соль. Кусочек хлеба с котлеткой, молодой лучок в соль и квас прямо из бутылки. Какое мучение одеваться на пляже. Натягивать носки на песочные ноги. А песок хрустит, и не стряхивается, и чувствуется. В общем – ой. Шел домой. Уже прохладней. Солнце садится куда-то в санатории. На дачах застилают столы белыми скатертями, и женщины бегают из фанерных кухонь к кранам торчащим. А из кранов идет вода. Дети поливают цветы из шлангов. Собаки сидят у калиток и следят за прохожими. Полные трамваи потянулись в город. С гор пошла молодая интеллигенция. Очереди от киосков разошлись. Стада вернулись в деревни. И медленно темнеет воскресный день.
Серегу покусала киска, это не какой-нибудь непристойный эвфемизм, это суровая реальность.
Он приехал на три дня в деревню, остановился в гостях у тетки. Тетка разводит большого рыжего кота, его настоящего имени Серега не спросил, все то время, что им пришлось прожить под одной крышей, Серега звал кота Муссолини. Он считал, что это имя коту очень идет, хотя сам кот, возможно, думал иначе. Во всяком случае, каждый раз, когда Серега звал его: «Муссолини, кыс-кыс!» — кот с презрением поправлял его: «Мао! Мао!»
Так вот, этот Муссолини оказался настоящим мерзавцем, никто не смог бы заподозрить в этом милом пухлом пушистике столь ярой приверженности к бандитизму и такой лютой ненависти к человечеству. Во всяком случае, к той части человечества, от которой не зависело появление «Вискаса» в его миске.
Муссолини невзлюбил Серегу с самого порога. Он считал теткину квартиру своей суверенной территорией, мириться с Серегиной интервенцией отказался наотрез. Серега не успел еще снять куртку, как в коридор походкой таможенника вошел кот, встопорщил шерсть на загривке, зашипел: «Ненавижу!» — одним словом, повел себя бестактно. Изгибом спины ему удалось недвусмысленно передать фразу:
— Понаехали тут!.. А квартира не резиновая! Еще, небось, и жрать будет?
Тетка собрала Сереге на стол, Серега сел, слопал за один присест две сосиски с гарниром и закусил их салом. Кот понял: да, это враг. Он ушел в подполье, за диван, начал там строить планы кровавой вендетты, однако потом тетка позвала его на кухню, насыпала в миску корма. Муссолини поел, улегся под батарею и задремал, месть оккупантам как-то сама собой отложилась на неопределенное время.
Проснувшись утром, Серега вышел в ванную, умыться, там сидел Муссолини. Встреча была для кота неожиданностью, он думал, что Серега давным-давно убрался восвояси. Серега, со своей стороны, полагал, что кот смирился с его присутствием и будет рад его видеть. Он радостно приветствовал кота и хотел по-дружески потрепать его по загривку, ему хотелось заложить основы для долгой и прочной мужской дружбы. Да, поначалу у них не заладилось, но ведь теперь, когда они узнали друг друга получше, они наверняка смогут найти общий язык!
Кот, однако, так не думал. Увидев, что Серега намерен поступить с ним фамильярно, он зашипел и впился зубами в Серегину руку. Внутри у него клокотала ярость, ненависть бурлила, а еще что-то издавало утробный звук: «Ур-р-р-р!»
— Ах ты, вероломный негодяй! — возмутился Серега. Возмутился он другими словами, я передаю только суть его восклицания.
Серегу забинтовали и отправили в медпункт, сделать прививку против кота. Муссолини был очень доволен собой, он разлегся на диване и благостно мурчал.
— Что? — спрашивала его тетка. — Лежишь? Хулиган. Искусал Сережу, разве так можно?
Муссолини прищуривал глаза, всем своим видом говоря: «Не стоит благодарности».
Серега вернулся через час, хмурый. Утром его покусал кот, в медпункте медсестра ужалила его в задницу — все это выведет из себя и более уравновешенного человека. Серега — офицер российской армии, до какой-то степени он привык к тяготам и лишениям, укусы генералов и других ядовитых гадов ему нипочем, но всему ведь есть свои пределы.
— Ну что, гюрза рыжая, — сказал он коту. — Где потерял нарукавную повязку со свастикой?
Кот ничего не ответил, Сереге надо было сразу заподозрить недоброе, но он наивно полагал, что кот уже истратил свой запас коварства на сегодня. В некотором смысле коты ближе к осам, чем к пчелам: пчела жалит один раз в жизни, а осы и коты будут продолжать до тех пор, пока кто-нибудь не вырвет у них жало.
Кот до самого вечера поджидал момент, когда Серега пройдет мимо него. После ужина Серега потерял бдительность, кот бросился из-под кресла и впился зубами в Серегину ногу. Серега сказал:
— Ты делаешь мне больно! — ну, вы понимаете, это суть.
Тетка отняла кота от ноги, упрекнула и вытолкала его в кухню. Потом перебинтовала Серегу, то и дело извиняясь за котовье поведение.
К ночи рука и нога у Сереги распухли и сильно болели, кот оказался ядовитым. Когда Серега ложился спать, кот заглянул на минутку в комнату, зашипел на него и ушел. Серега лег спать в недоумении. Истерзанные органы болели, сон не шел, Серега половину ночи рифмовал кота с другими существительными.
Утром, когда Серега собирался прогуляться по своим делам, выяснилось, что кот нахамил ему в туфлю.
— Ну и кто из нас милитарист? — спросил Серега, но ответа не получил. Муссолини сидел на своем месте под батареей и умудрялся смотреть оттуда на Серегу сверху вниз.
Серега понял: это война. Оставшиеся два дня он перемещался по квартире чрезвычайно осторожно, чтобы не наткнуться ненароком на кота. Завидев этого Шер-хана, крадущегося вдоль дивана, Серега поспешно переходил на другую сторону квартиры. Туфли он спрятал в шкаф, чтобы уберечь от нового осквернения.
— Вот такие дела, Леха, — сказал мне Серега, когда я встретил его через несколько дней. Серега был забинтован и прихрамывал, но не потерял жизнерадостности и оптимизма. Если бы у меня на руках сидел кот, Серега первым делом захотел бы его погладить, таков уж Серега.
Я посочувствовал ему.
— Надо было его тоже укусить, — сказал я. — В отместку.
Тогда Серега усмехнулся.
— Зачем кусать, — сказал он. — Я тетке денег оставил, она все сделает, как надо.
Никогда, никогда не кусайте российского офицера! Он терпелив, но всему есть свои пределы, и месть офицера может быть страшна. Особенно, если вы кот, а офицер кое-что знает о профилактике агрессивности у котов.
Из своих личных денег Серега выделил средства на визит Муссолини к ветеринару.
Сообщение: 9306
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 18.10.11 21:17. Заголовок: Гибискус и другие жи..
Гибискус и другие животные.
У Лены зацвел гибискус на подоконнике.
Паша вообще не заметил, что гибискус зацвел большим красным цветком. Он ходил мимо него весь день, и потом еще весь вечер смотрел хоккей по ящику, и даже не взглянул на цветок. Если бы на подоконнике распустился посторонний хоккеист с клюшкой, Паша заметил бы его в ту же секунду, а родной гибискус оказался ему безразличен. На справедливое замечание Паша отреагировал неадекватно, свалил все на гибискус. — Он первый начал меня игнорировать, — сказал Паша и засмеялся. Вероятно, с его точки зрения, это очень смешная шутка.
Зато гибискус заметил Жорик. Обнаружив, что на гибискусе зреют яблоки хозяйского раздора, Жорик запрыгнул на подоконник и стал увлеченно объедать с беззащитной флоры листья. За это он был назван рыжей скотиной и ретировался на диван, под защиту Паши. Население квартиры разделилось попарно на прекрасные цветки (в лице гибискуса и Лены) и бездушных сволочей, оккупировавших диван.
Бездушные сволочи имеют между собой столько общих черт, что игнорировать это не смог бы даже Карл Линней. Даже если не обращать внимания на чисто физиологически широкие морды, у них еще и привычки одинаковые. Они оба любят спать в постели у Лены и жрать мясо зверюшек, хотя Господь русским языком заповедал приличным людям питаться от плодов земных. На завтрак можно йогурт. Лена различает их по окрасу шерсти, Паша брюнет, а кот рыжая скотина.
В сущности, Лена знает, что Жорик не такой уж плохой, он просто оступился. Попал под дурное Пашино влияние и докатился до вегетарианства в его наихудшей, деструктивной форме. Если бы не Паша, Жорику бы и в голову не пришло съесть гибискус. Нашел, с кого брать пример, глупыш.
В общем, во взглядах на красоту гибискуса возникли диаметрально противоположные точки зрения. Лена обиделась, обняла гибискус за горшок и увела его в спальню. Паша остался в гостиной и стал смотреть хоккей. В квартире возникла феодальная раздробленность.
Утонченным девушкам вроде Лены, тонко чувствующим цветение гибискусов, невозможно понять, что интересного можно найти в хоккее или футболе. Подруга Ирка однажды рассказывала Лене, как она ходила на футбол. Местная футбольная команда как раз собиралась проиграть приезжей, и Ирка жаждала стать свидетелем их позора, там играл ее бывший. На стадионе было очень интересно, вокруг было много неконтролирующих себя мужчин. Два часа пролетели, как час сорок пять.
Однако смотреть хоккей перед телевизором — это совсем не так увлекательно. Во-первых, из неконтролирующих себя мужчин рядом только Паша. От его неконтролируемости в кровь не выделяется никакого адреналина, кроме раздражения. Во-вторых, с клюшками по экрану катаются какие-то совершенно незнакомые люди, и кому из них желать позора, непонятно.
Поэтому Лена оставила бездушных сволочей в гостиной смотреть свой дурацкий хоккей в одиночестве, пусть это послужит им уроком. Она поставила гибискус на тумбочку, а сама легла спать.
Поздно ночью, когда в гостиной вышел весь хоккей, сволочи раскаялись и пришли к ней в спальню в одних трусах. Оба принялись что-то мурлыкать. Лене в тот момент уже снился сон.
Утром Паша, ласково храпевший у стены, казался вполне безобидным. Когда Паша спит, по нему и не скажешь, что он такой уж любитель хоккея. В рыжем ангелочке, прикрывшем мордочку пушистым хвостиком, вообще невозможно распознать инфернальное чудовище, питающееся кровью гибискусов. Лена посмотрела на этих двоих, дрыхнущих у нее на простынях, и поняла, что любит обоих, даже если они этого и не заслуживают. Она приготовила им завтрак и ушла на работу, вполне счастливая.
Сообщение: 9319
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 21.10.11 23:27. Заголовок: Леди и джентльмены. ..
Леди и джентльмены.
Они встретились случайно, на вечеринке. Наутро он спросил, как ее зовут, и так узнал, что она – Надя. Протянул руку, пожал, сказал: «Миша, очень приятно», предложил закурить и добавил: «Классные сиськи, Надя». Надя была польщена и сразу поняла – вот она, любовь.
Через полгода они поженились и Миша переехал к Наде домой. Еще через месяц Миша не вернулся вечером, потому что на работе был аврал. На самом деле аврала не было, просто Катюха (ну эта, знаете с 3-й Рабочей улицы) позвала в гости прибить гардину, и как тут было отказаться? Джентльмен не может отказать даме в помощи. Джентльмен, если его дама вежливо попросила, обязательно приедет и прибьет. В четыре утра Миша сказал Катюхе, что все-таки пожалуй он пойдет домой, потому что жена ждет, а гардину он прибьет в следующий раз.
Но Надя же не дура. Она понюхала Мишину рубашку, убедилась в том, что авральной работой рубашка и близко не пахнет, и все рассказала своей подруге Машке. Машка (замужем четыре года, двое детей, муж козел) посоветовала тщательно следить за этой сволочью, и на всякий случай — отомстить.
«Зуб за зуб, глаз за глаз», — сказала она, затягиваясь сигаретой. — «Библию читала? Вот… Там прям так и написано, а ты чо думала?
Сама она изначально склонялась к немедленному разводу со скандалом, разделу совместно нажитого имущества (чайник, тапки и хомячок) и ритуальному изгнанию экс-мужа к маме. Однако Машка сказала, что случай явно не гарантийный и мама его к себе обратно не заберет, да и вообще, они всё равно все одинаковые, какая разница? У этого хоть имя нормальное. Вариант же с местью выглядел вполне осуществимым, и главное – не требовал существенных материальных затрат, а при некоторой удаче сулил даже выгоды.
По дороге домой, задумавшись, Надежда забрела в бар и там познакомилась с неизвестным джигитом. Они обменялись улыбками и номерами телефонов.
А на другой день Мишу опять позвали прибивать гардину. Миша купил упаковку презервативов и позвонил жене, чтобы сказать, что опять задерживается. Да, опять аврал. Да вообще суки, загрузили работой, ни вздохнуть. Да, милая, конечно, я тут один. Ну не с бабой же. И с чувством выполненного долга поехал прибивать гардину.
Надя это все обдумала, сказала громко «Вот сука», насыпала хомячку корма, чтобы не скучал, накрасилась, чтобы выглядеть настоящей леди, и позвонила своему джигиту. Он приехал и увез ее с собой. Джентльмен.
А часов в десять вечера оказалось, что Катюха не может помогать Мише прибивать гардину до утра, потому что ей надо сегодня к маме, на другой конец города.
«Ты же меня отвезешь, Миш?» — спросила Катюха. Само собой разумеется, джентльмен не может отказать даме, когда она сидит на нем сверху. Миша согласился. Они быстренько закончили на сегодня с гардиной и поехали.
По дороге Миша попросил Катюху вести себя тихо и набрал номер.
— Надя, я того… Закончил с работой. Выезжаю, ага. Ты дома?.. Ждешь?.. У-ти пуси. Я тебя целую, лапка. Жди меня. Еду.
И уже укладывая телефон в карман рубашки, увидел встречную машину, на переднем сиденье которой Надя убирала в сумочку сотовый. Надя, которую джигит как раз отвозил домой, в свою очередь взглянула на дорогу и увидела Мишу.
Как говорится в таких случаях в романах, их взгляды встретились. А секундой позже Миша понял, что Надя сидит в машине неопознанного мужика, а Надя поняла, что в машине у Миши находится неопознанная баба.
Танцоры кордебалета годами вырабатывают синхронность, с которой Миша с Надей прищурились, сказали «Б***ь!» и повернули головы, наблюдая друг за другом. Через пару секунд машины разъехались, и следующее их свидание состоялось только через двадцать минут, когда Миша наконец добрался до дома.
Пару дней они разговаривали исключительно фразами не длиннее трех слов, и перемещались по дому как два магнита с одноименными зарядами — старательно избегая физического контакта.
Вечером третьего дня она сказала ему, что хоть он и козел, но она его, возможно, когда-нибудь простит, потом поплакала, покричала, разбила чайник, выкинула его тапок в окно, пообещала удавить хомячка, и наконец простила. Еще через пятнадцать минут, скрепив мировую, она отправилась в душ, а он курить.
А еще через три дня они уже ходили вместе, крепко держась за руки, и Миша был до такой степени джентльменом, что придерживал перед Надей дверь кожно-венерологического диспансера, пропуская её вперед.
Герценовский вопрос «Кто виноват?» ни один из них так и не поднял.
Ну, сначала-то никто никакого мальчишника не планировал. Какой мальчишник, в самом деле, - все мужики за сорок? У всех семьи, дети. У кого и внуки уже. Сам жених третий раз женится, - какой мальчишник? Серёга так и сказал на последней игре «Я вас, пацаны, на свадьбу всех конечно жду, а мальчишника я никакого делать не буду. Не мальчики уже, фигли»
Ну вот. А в пятницу, с утра, аккурат накануне свадьбы, Серега и стал всех обзванивать. «Пацаны, я сауну в пансионате снял. Ну, помыться там перед свадьбой, грехи старые соскоблить, расслабиться, о жизни подумать. Так что подваливайте после работы, если чё» Оказывается, Серёгина невеста, которая выходила замуж пока только первый раз, решила устроить напоследок подругам посиделки, и они сняли какое-то кафе. Ну, и Серёга справедливо решил, что ничего не случится, если он под это дело тоже помоется.
Ладно. Ехать конечно никто в эту сауну не собирался. Какой фиг? Пятница. У всех планы, семьи, тёщи, дачи, дети, собаки. Какая сауна? «Серёг, извини, но сегодня никак. Пятница, ё-моё. Ты там отдыхай, короче, аккуратно, попарься, расслабься, а уж завтра на свадьбе увидимся. На свадьбу? Я? Конечно! Как штык! Серёг, за кого ты меня принимаешь? Я даже пить сегодня не буду! Что бы завтра при параде как огурчик…» Ну, вот так ему каждый примерно и ответил. Так что никто ни в какую сауну конечно не собирался.
А часикам к восьми потихоньку подтянулись все. «Ну ё-моё! Ну не каждый же день Серёга женится! Завтра свадьба. Ну и чё свадьба? Суета одна, родственники, пафос, кольца-ху#льца. До нас что ли Серёге будет? Так что сегодня посидеть последний раз с холостым-то Серёгой дак сам бог велел» Ну вот так примерно каждый объяснил свою резкую перемену планов. На самом-то деле все было немножко не так. На самом-то деле днем, после Серегиного звонка, все друг с другом конечно поперезванивались, и каждый выяснил, что в сауну с Серёгой никто категорически не идёт. И каждый подумал про себя, что негоже, не по-пацански просто, бросать Серёгу одного в сауне накануне свадьбы. И раз никто не может, то придётся ему. Ну, вот так потихоньку все и подтянулись. Ну, не все, конечно. Димка не смог. Димка на скорой работает, у него дежурство, и он просто не успел подмениться. А то бы конечно тоже приехал.
Ну, собрались, погалдели, дело-то привычное, сауну эту раз-то в неделю стабильно снимаем. Так что всё знакомо, всё известно. Место тихое, за городом. Да и нас тут как облупленных. Так что никаких нюансов. Единственно, пиво. С пивом вышла накладка. Серёга, когда утром звонил, он специально всех предупредил «Пацаны, вы только водки, если чё, с собой не надо, ладно? Все таки свадьба завтра. Пивком шлифанемся чуть-чуть, и хорошо» Так что водки конечно никто не привез. Зачем, действительно? Но каждый почему-то решил, что про пиво кроме него никто не вспомнит. Потому что сам-то Серёга не пьет совсем, и про пиво мог запросто забыть. И каждый взял. На всех что бы, значит, если чё. Ну и? Десять багажников пива заносили и ставили штабелем у входа. Ржали и заносили. И каждый вновь прибывший входил со словами «Пацаны, я там пива чутка притаранил. Помогите разгрузить, а?» Когда занесли всё, Серёга хмуро спросил «В городе пиво-то хоть осталось?» Вова махнул рукой «Пива много не бывает. Что не выпьем, на свадьбе на второй день всё уйдет!»
Ну, а потом каждый занялся своим привычным делом. Кто пулю за столом расписывает. Кто камин кочегарит. Кто мясо на шашлык режет-замачивет. Всё ж каждый раз одно и то же, роли давно разучены. Ну, сперва-то, конечно, сходили в парилку, ну чисто так, положено вроде. У нас париться-то особо любителей нет, кроме Серёги. Тот да, фанат. Часами может не вылезать. Причем накочегарит такой градус, нормальному человеку просто не войти. И лежит там, постанывает. Выскочит на минутку, пива глотнет, мяса куснет, и опять. Ну, в бассейн вообще никто не полез. Потрогали, вода лёд. Кто-то говорит – а давайте пиво туда сгрузим, а то греется. Точно! Побросали в бассейн пиво. Всё конечно не вошло. Ну, упаковки с пивом же не тонут, плавают вровень с поверхностью, только донышки торчат. Весь бассейн получился как сеткой затянут. Красиво и необычно.
Ладно. Сидим, расслабились. Тут стук. Кто? Банщик. «Пацаны, к вам» За банщиком такая горилла толкает впереди себя двух девчонок. «Принимайте девочек» «Ээээ, друг! Ошибка, вероятно! Мы не заказывали!» Горилла «Никакой ошибки. Всё оплачено. Девочек не обижайте» И исчез. Девочки – одно название. Сикухи малолетние, школьницы. Вторичных половых признаков нету вообще. Стоят, жмутся, как двоечницы у доски. Стали выяснять – что, кто, откуда, куда, как. Выяснили. Оказывается Дима, доктор блин айболит. Ехал с вызова по Ярославке, смотрит – девочки стоят. Решил приколоться, Серёге такой предсвадебный подарок сделать. Раз уж сам не смог. Подъехали прямо на скорой. Цену когда озвучили, Дима чувствует – не тянет докторский бюджет девочек. Только хотели оглобли завернуть, тут откуда ни возьмись мамка ихняя, молвит человечьим голосом «Дмитрий Алексеевич! Сколько лет, сколько зим! Отдохнуть решили? Милости просим, для вас только лучшее» Оказывается Дима её чинил, ещё когда та на вызовах работала. Люди добро помнят. Ну, Диме деваться некуда, он про Серёгу рассказал. В результате снарядили двух стажерок, денег не взяли. Люди рисковых профессий с хорошими докторами стараются дружить, никогда не знаешь, где коснётся. А Дима доктор хороший.
Ну, вот так. Разобрались, сидим пьём. Погалдели, посмеялись, «Ну Дима, ну сукин сын!» Над девками поприкалывались. Использовать их по прямому назначению конечно ни кому и в голову не пришло. Поставили пиво из бассейна подтаскивать, со стола убирать. Девки рады, субботник отменяется, бегают туда-сюда, попками дрыг-дрыг. Хихикают сами себе чего-то. Хо-ро-шо! Тут Вова одну из них за ногу поймал, говорит «Отнеси-ка ты, любезная, Серёге в парилку пивка холодненького, да проверь, как он там. Не перегрелся ли. А то ему жениться завтра» Девка пиво взяла, побежала, Вова ей вслед «Да, и знаешь что? Забацай-ка ты ему минетик! От души, качественно. Знаешь, что такое?» Девка «Хи-хи! Знаю!», и убежала.
И вот тут и произошло то, что не должно было произойти ни в коем случае.
Через минуту после того, как за девицей закрылась дверь, а мы стали предвкушать Серёгину реакцию, из парной внезапно послышался глухой удар, раздался душераздирающий крик, визг, дверь парной распахнулась с такой силой, что открывайся она внутрь – вынесло бы с косяками, и оттуда вылетел Серёга. Сжимая двумя руками промежность и сверкая голой жопой он вслепую, с закрытыми глазами, ломанулся прямиком к бассейну. При этом он всё время дико выл. Досеменил до бассейна, заскочил на бортик, оттолкнулся, раскинул руки, и воспарив аки птица, с криком раненого зверя плашмя рухнул вниз, в воду. Ну, это он думал, что в воду. Про банки с пивом Серёга то ли не знал, то ли забыл. Из бассейна донесся глухой металлический удар. И наступила тишинааааааа… Мы сидели оцепенев, раскрыв рты и вытаращив гляделки.
Серёга лежал на поверхности бассейна, на банках, буквой хэ, лицом вниз, и не шевелился. Только постанывал и слегка покачивался на волне. Жив! Осторожно достали и посадили в угол дивана. Силой извлекли из парилки девицу, которая выла и сама выходить наотрез отказывалась. И начали следствие. Вот что оно показало. Когда девица вошла в парилку, Серёга лежал на спине на нижнем полке с закрытыми глазами, и был полностью готовым к употреблению. Девка поставила пиво, присела, взяла в руки Серёгино хозяйство, и по матерински напевая (хозяйству конечно, не Серёге) «Жарко тебе, бедненький, жарко тебе, маленький» набрала полную грудь воздуха и зачем-то подула на обнаженную и без того крайнюю Серёгину плоть.
Вот собственно и всё. «Ты что, в бане никогда не была?» - спрашивал девицу тихим, ровным как удавка, и оттого особенно зловещим голосом Лёша. Лёша в миру работал дознавателем в прокуратуре. «Былааааа!» - подвывала девица. «Так что ж ты, дура, не знаешь, что в парной надо очень аккуратно?» «Неее знаааалаааа!» Её подруга оцепенело сидела в другом углу. Из рассказов более опытных товарок она знала, что её зароют за компанию. Что бы не оставлять свидетелей. «Ладно, не реви» - сказал Лёша и мы стали думать, что делать дальше.
Серёга сидел в углу, всё так же скорчившись и зажимая руками обожженное хозяйство. По всему телу у него расплывались аккуратные сиреневые круги. Два чётких отпечатка расположились аккурат вокруг глаз, как очки у черепахи Тортиллы, обещая превратиться назавтра в пару отличных бланшей в пол-лица. Один на лбу, посередине. Завтра у Серёги была свадьба. Дааа, дела! «Надо бы ему конец маслом помазать» «А есть масло?» «Ну, у меня в багажнике канистра формулы один. Хорошее» «Идиот! Какая формула?!» Ну и всё в таком духе. Серёга только дико водил глазами и подвывал. «У меня же свадьба завтра. И как я теперь?» Позвонили Диме на скорую, проконсультироваться. Дима оказался на вызове, мобильник не отвечал. Тогда каждый стал предлагать свои варианты спасения Серёги. Какого бреда только не несли, не передать. Перебрали варианты от перенести свадьбу до подменить Серёгу на период бракосочетания подходящим по комплекции Гошей. В конце концов Петрович сказал «Серёга, не переживай! У меня же Нинка в салоне работает! Заедем с утра, она из тебя такого красапчика сделает! Косметика нынче творит чудеса!» «Даааа? – гундел Серёга. – А первая брачная ночь??? Что это за свадьба без первой брачной ночи?» К нашей чести, подменить Серёгу на столь важном мероприятии никто не предложил. И тут на столе зазвонил телефон.
«О! Димон звонит!» - сказал Вова и снял трубку. «Привет, сутенёр хренов!» - крикнул он в телефон, послушал две секунды и передал трубу Серёге «Тебя». Серёга слушал телефон и вращал глазами, периодически дакая и спрашивая «Ну так-то всё нормально?» В конце, жалобным голосом, попросил «Дима! Ты короче объясни там как нибудь, что я не могу сейчас подъехать. Ладно?» и положил трубку.
Потом обвел нас шальными глазами, на которых навернулись слёзы отчаяния, и неожиданно начав заикаться заблеял «Пац-цаны! Пац-цаны, Димон зв-вонил! Пацаны! Он там на выезд ездил… Короче… Б-беда у м-меня!!! Пацаны, там такое дело… Нев-веста моя, Ленка, в кафе… кор-роче... Плясала на с-столе, упала и н-ногу с-сломала! Короче, пац-цаны, изв-вините, но свадьбы завтра не будет…»
Мы стояли вокруг замерев в скорбном молчании. И тут он вдруг вскочил на диване, синий как смерть в горошек, отшвырнул полотенце, заплясал, и помахивая в такт повреждённым органом радостно заорал что есть мочи: «ПАЦ-ЦАНЫ!!! УР-Р-РРА!!! СВАДЬБЫ ЗАВТРА - НЕ-БУУУ-ДЕЕЕЕТ!!!!!
Каждый Новый год мы с друзьями жрём. Эта гадкая традиция придаст мне однажды форму шара. Я стану символом гармонии. А мой друг Модрис завидует, хочет расстроить. Говорит, именно мой аппетит, а не чёрная планета Нибиру угрожает цивилизации. Надо будет перечитать блоги этих майя.
Сам Модрис тощий и символизирует линии электропередач. Даже в новогоднюю ночь, когда все расширяются, он скинул полкило. Не удивительно. Кого родители назвали в честь шкафа из Икеи, кто по профессии женский парикмахер, а по национальности натурал, тому третий подбородок нипочём не отрастить. Всё сгорает во внутренней борьбе. Даже майонез бессилен. И ещё, от Модриса жена ушла. Под праздничный звон телевизора он загадал её возврат. Потом из разных напитков смешал волшебный эликсир и стал тыквой. Новогодние приметы пророчат ему аспирин и ненависть к винегрету, устроившему бесчинства прямо внутри Модриса.
Меня давно не жгут такие страсти. Вместо любви я загадал ремонт в ванной. И превратился в самодвижущуюся ёмкость с мясным салатом. Первого января гулял по Юрмале как сквозь кисель. Размышлял о противостоянии человека и грязной посуды. Второго числа бросил есть навсегда. Тут стали приходить гости с кастрюлями. Под видом подарков они вручали ненужную уже еду. - Тебе надо детей кормить! - говорили они сразу после “С новым счастьем!” Многим кажется, я ращу что-то дикое, ненасытное. Например, уток. У них всегда прекрасный аппетит. С утками любые подарки впрок.
По утрам мы строимся на кухне. Я вышибаю доску, подпирающую дверь холодильника. Внутри сырный салат трёх видов: - фаршированый в помидоры, - в виде нежных шариков - просто в миске. Также в меню рулет, студень, борщ, сельдь в шубе и два таинственных пакета, ещё не распечатанных. Внимательно всё обнюхав, дети требуют рисовой лапши, которой у нас как раз нет.
Один британский еженедельник советует вообще не кормить детей, пока они не повернут свои вилки против вас. Пустое. Им подарили кубометр конфет. Они гадят чистым шоколадом и желают всем добра. Чтобы разбавить их внутренний какао, я поплёлся за рисовой лапшой.
Это старинное немецкое блюдо, судя по упаковке. В инструкции пять строк, Маша перевела: 1. Ваша лапша, взорвите дом. 2. Кипяток сомневается четыре минуты. 3. Напугайте лапшу ледяной водой. 4. Овощи полезные 20 минут а также. 5. Отличный аппетит.
Строго выполняя эти советы, получил ведро обойного клея. После некоторых колебаний, ловко вылил угощение в унитаз. Вскоре пришли нижние соседи, за консультацией. Вода в их клозетах то поднималась, то опадала с опасным рокотом. Всех успокоил. Ночью снилось, будто клейстер живой и ползает по трубам куда хочет.
Одиннадцатого числа, грызя курицу-подарок, сломал передний зуб. Записался к женщине-стоматологу на сеанс садизма. Вы не представляете, как далеко шагнули ролевые игры. Этот её огромный шприц круче старомодных плёток. Она разошлась, проткнула зуб до мозга, попала мне в область делений и вычитаний. Целый вечер потом я уверял Лялю, что тридцать два на четыре не делится. Почти убедил, когда вмешался калькулятор “Касио”, равнодушный к моей боли. Конечно, его мне не переорать. Вчера звонил Модрис. К нему пришла жена Света, как он и загадал. Пока только стричься. Сказала: - Никто не понимает мои волосы как ты. Модрис от радости вернулся в состояние тыквы. Говорит, Света в декабре прибежит целиком, не только причёска. Всего год переждать.
Однажды, очень давно, мой друг Серега жил в деревянном бревенчатом домике. Таких домиков вы не найдете ни на Бродвее, ни, тем более, в центре Москвы, зато в нашем городке они в огромном ассортименте. Внутри такого домика всегда печь, которую надо топить дровами, а снаружи обязательно живет собака на цепи. Вот и Серега, чтобы не выделяться среди соседей, завел себе собаку. Прицепил ее на цепь у калитки и назвал Бобыч, потому что собака была кобелем. Бобыч стал бдительно охранять вверенное ему имущество. Ну, то есть как, бдительно? Приходишь, например, в гости, а Сереги дома нет. Не случилось никого дома, и висит такой амбарный замок размером с ананас. А собака? А собака дома. Бобыч высовывает голову из конуры и лениво так говорит: — Гааааф… Это значит: «Слышь чего, мужик, хозяев дома нет, и ради тебя одного я не собираюсь надрывать голосовые связки, тем более что на улице минус пятнадцать. Если ты собираешься вломиться в дом, то я тут типа ответственный, и я буду категорически против. Так что давай отсюда, проходим, не скапливаемся». Собаки, они вообще такие, умеют они буквально в одно слово вложить массу смысла. А когда Серега дома, то Бобыч вылетает тебе навстречу из конуры со скоростью болида, брызжущего слюной и исходящего на лай, натягивает цепь (если подкрасться сбоку со смычком, то хороший скрипач может успеть взять на ней пару нот), встает на задние лапы и разве что тельняшку не рвет на своей мохнатой груди. И орет: — Гав-гав-гав-р-р-р-гав-гав-ходит-здесь-всякое-гав-гав-г&вно, гав-гав-гав! Потом делает передышку на секунду, чтобы вдохнуть воздуха, и повторяет тираду с начала. Это означает: «Хозяин дома, а ты пошел вон, у тебя свой дом есть, вот и иди туда, и нечего шарахаться, понаехали тут всякие гав-гав». И мимо него не пройти, потому что в радиус поражения Бобычем попадает вся дорожка, ведущая к дому, и каждый, кто все-таки попробует прошмыгнуть, рискует серединкой брюк и всем, что там находится. А Серега, заслышав гавканье Бобыча, выходит на крыльцо и говорит: — Свои, Бобыч! Бобыч понимает слово «свои», хотя и не очень-то доверяет знакомствам хозяина. Он поджимает хвост и уходит в конуру с видом «Ну и ладно, ну и впускай в дом каждого встречного, только если он чего-нибудь свистнет, ко мне можете не приходить, я вас предупреждал!» И вот после этого можно уже открывать калитку и проходить в дом. А жена у Сереги не имеет власти над Бобычем. Он не признает ее за хозяйку дома. С точки зрения Бобыча, иерархия человечества выглядит так: на самом верху Серега собственной персоной, затем сам Бобыч, затем Катька, Серегина дочка, затем соседская сучка Найда, затем серегина жена, и уже потом — все остальные. Все остальные находятся на такой низкой иерархической ступени, что сортировать их там Бобыч считает ниже своего достоинства. Я тоже нахожусь где-то там, на этой иерархической ступени, вместе с серой массой прочих, где-то между почтальоном и лягушками. И когда я прихожу, Бобыч дает мне это понять, потому что он — второй после Сереги, а я никто и зовут меня никак. Он знает, что я существо низшего порядка, пария и люмпен, и надо мной можно издеваться как угодно, и я ничего не смогу ему сделать. Однажды зимним вечером я пришел к Сереге, чтобы выпить с ним пива и потолковать о жизни. Серега как раз сплавил жену с Катькой куда-то в гости, и наслаждался покоем и благолепием в полном одиночестве. Он включил музыку погромче, и слушая ее, стирал пеленки и колготки — так ему наказала жена, чтобы жизнь не казалась ему слишком уж прекрасной. И вот подошел я к калитке, а Бобыч вразвалочку выходит мне навстречу, и лицо у него сытое и счастливое. Это значит, что Бобыч только что пожрал чего-то из кастрюли, и сейчас доволен, как кадавр. «Ну, что», — как бы говорит его вид. — «Приперся, да? К хозяину, да?» — Давай, Бобыч, — сказал я ему. — Зови Серегу. Бобыч уже совсем было собирался открыть пасть и начать гавкать, как вдруг ему в голову пришла идея. Он уселся задницей на дорожку, вывалил язык и начал шлепать хвостом по снегу, всем своим видом как бы говоря мне: «А давай я не буду лаять, и посмотрим, как ты тогда попадешь в дом?» — Бобыч, — сказал я ему. — Мне не до шуток. Начинай уже. Бобыч поглядел на меня и наклонил голову набок. Он знал, что звонка у калитки нет, и сотового телефона у меня тоже нет, так что сигнализировать Сереге о своем приходе я не смогу. Или смогу? Я набрал в легкие побольше воздуха и закричал: — Сере-е-е-е-ега-а-а-а! Бобыч подпрыгнул на месте от восторга и даже немножечко взвизгнул. Игра начинала ему нравиться. Блестящие глаза Бобыча как бы говорили: «Ага, ты рот пошире раскрывай. Он и так-то глухой, как пень, а тут еще музыку включил». Кажется, он даже немного прослезился. Из-за соседского забора высунула рыжую морду сучка Найда. — Гав? — спросила она у Бобыча. — Гав, — жизнерадостно отозвался Бобыч. Еще как гав. Смотри, мол, сейчас самое интересное будет. Сучка Найда тоже наклонила голову набок и с любопытством уставилась на меня. Я занервничал. — Боба, — сказал я. — Боба, я нервничаю. Боб. Бобик. Бобыч. Гавкай уже. Холодно ведь стоять тут. Бобыч почесал ногой за ухом. «А кому сейчас тепло?» — как бы спрашивал он. — Бобыч, имей совесть. Бобыч наклонил голову в другую сторону. Сучка Найда тявкнула. Очевидно, диалоги интересовали ее мало. Ей хотелось экшна. — Заткнись, — недобро сказал я Найде. — Я разговариваю с этим сукиным сыном, а не с тобой. Сукин сын вскочил, сделал два круга по дорожке, уселся рядом с конурой и снова захлопал хвостом по снегу. Язык свисал у него слева из пасти, и он еще умудрялся ухмыляться какой-то гнусной ухмылкой. «Ты проходи, не стесняйся», — говорила его ухмылка. — «Давай проверим, укушу я тебя, или нет». Я не хотел проверять. — Сере-е-е-е-ега-а-а-а-а-а-а! — завопил я снова, без особой, впрочем, надежды. Сучка Найда заскулила. Ей стало скучно. Бобыч ободряюще гавкнул: «Сейчас, сейчас. Куда ему деваться. Не пойдет же он с пивом домой. У него там жена, она его домой с пивом не пустит». — Бобыч, ты бессовестная скотина, — сказал я. — Где твоя мужская солидарность? «Солидарность?» — как бы спрашивал Бобыч, глядя мне в лицо своими честными глазами. — «С кем, с тобой что ли? Ты люмпен и пария с улицы, а я — второй после Сереги. Я могу тебя укусить, а что ты мне сделаешь?» По крайней мере, отчасти он был прав. Я начал осознавать всю бесправность и безвыходность своего положения. — Бобыч, — попросил я. — Ну, будь ты человеком, погавкай! Тебе что, трудно? Бобыч помотал башкой. Я решился и приоткрыл калитку. Бобыч радостно вскочил и подбежал как можно ближе ко мне, насколько это позволяла цепь. Он не лаял, просто показывал мне все свои белые зубы, оскаленные в этой его гнусненькой улыбочке. Найда приободрилась. Назревало долгожданное оживление сюжета. «Вот сейчас он войдет, и мой Бобо прокусит ему ногу до крови», — как бы говорила ее радостная морда. — «Он такой романтик, мой Бобо». Я передумал и закрыл калитку обратно. Бобыч поник и насупился. Найда зевнула. — Сволочи вы, — сказал я им обоим. — Ну все. Все. Война — значит война. Я отошел от калитки и перелез через забор, по сугробам обошел дом и вышел с другой стороны прямо к крыльцу. Бобыч обомлел. Было очевидно, что он не ожидал от меня такой подлости. От шока Бобыч на минуту потерял дар речи. Сучка Найда опомнилась первой и завыла. Следом за ней Бобыч швырнул мне в спину горсть отборнейших проклятий, сопровождаемых звяканьем натягиваемой цепи. «Сударь, вы подлец», — лаял он мне. — «Я вызываю вас на дуэль! Вы слышите? Я с вами говорю, сударь, да, да, с вами, у которого брюки по колено в снегу! Вы негодяй! Вернитесь, сударь, я откушу вам ноги!» Я не слушал его. Я постучался и вошел. — Привет, — сказал мне Серега. — Ты где шляешься, я тебя жду-жду, уж скоро мои женщины придут. Я рассказал, где я шлялся. — Да? — искренне удивился Серега и открыл пиво. — Занятно. Мы немного побеседовали о том, о сем, а потом и в самом деле вернулась серегина жена с Катькой. Тогда я начал прощаться. Серега вызвался проводить меня до калитки. — Пойдем, провожу, — сказал он. — А то Бобыч тебя еще и вправду вызовет на дуэль. Он у меня дуэлянт. Мы вышли. Бобыч сидел рядом с конурой, подавленный и грустный. — Свои, Бобыч, — сказал ему Серега. «Да пошли вы», — как бы ответил ему Бобыч, провожая нас тяжелым взглядом. И когда я закрыл за собой калитку и поглядел на Бобыча, он тоже посмотрел мне прямо в глаза и неожиданно громко и отчетливо сказал: — ГАВ. Я уверен, что это значило: «Я тебе это попомню, мужик. Я тебя хорошо запомнил». Двух вариантов быть не могло. И уже на улице в спину мне прилетело визгливое: «Козёл!», тявкнутое сучкой Найдой. Я обернулся и посмотрел назад. За калиткой сидел Бобыч и пристально глядел мне вслед. …С тех пор прошло много месяцев. Серега давно переехал в новую пятиэтажку, а я купил-таки сотовый телефон. Но каждый раз, когда я оказываюсь на улице в холодную и ветреную ночь, я вспоминаю его. Бобыча. Где-то там, в продуваемой всеми ветрами конуре, под забором, высунув морду на улицу и прищурив глаза, он лежит и думает обо мне. Он меня не забыл, я уверен. Он ждет меня. Он ждет, когда я вернусь. И когда это случится, он возьмет реванш.
Загрустил как-то раз Гришенька. Девушки не дают, в понедельник на работу, на улице дождь, на душе тоска и вчерашнее похмелье. Короче, жизнь не удалась. Что делает мужчина, когда дождь и жизнь не удалась? Мужчина пьет. Гришенька пошел и купил г&вна, фасованного в бутылочки с самой красивой этикеткой. Надпись на этикетках гласила, что внутри находился коктейль, но Предварительное ознакомление с содержимым показало, что внутри все-таки г&вно. Однако деньги были уже уплачены и г&вно пришлось выпить до последней капли. Вылизав бутылки языком, Гришенька понял, что морально готов к тому, чтобы отчудить любую фигню совершенно из тех, для совершения которых не требуется ходить строго по прямой линии или читать алфавит с конца. Или думать головой. По зрелому размышлению Гришенька вызвал проституток. Нет, вы не подумайте, Гришенька не такой. Он интеллигент в восемьдесят втором поколении, в очках как у Леннона, только в четыре раза больше по площади, с АйКью в десять раз превышающим длину его же члена в сантиметрах. Просто шел дождь, а жизнь не удалась, и он напился г&вна из бутылочек. Единственное, что может сделать в такой ситуации самурай – это сэппуку, а джентльмен – вызвать проституток. А Гришенька был по жизни настоящим джентльменом. Он открыл первую попавшуюся рекламную газету на последней странице и его мозг, зацепившись за слово «Досуг» моментально выстроил ассоциативную цепочку к слову «Бл&ди». Секунду поколебавшись в выборе номера, Гришенька позвонил и робко потребовал проститутку. На том конце трубки возникло краткое мгновение тишины, и Гришеньке даже сперва подумалось, не ошибся ли он с ассоциативным рядом. Вдруг, подсказала услужливая сволота-совесть, это телефон какого-нибудь Центра Детского Досуга, и вот прямо сейчас старая бабушка на ресепшне хватает ртом воздух в безуспешных попытках позвать кого-нибудь на помощь, чтоб достали валерьянку из аптечки?.. Хотя, с другой стороны, тогда зачем они печатают в газете свой телефон с пометкой «Нежные кошечки»? В общем, замешательство Гришеньки рассеял наконец усталый мужской голос. — Ехать куда? — спросил он. Гришенька назвал свой адрес. — Пятнадцать минут, — пообещал мужской голос. Из окна открывался чудесный вид на улицу N***. Справа по улице возюкались в гигантской луже несколько автобусов, слева под мусорным баком играли собаки. Вид не поражал воображение, но перспектива появления в Гришенькиной жизни нежных кошечек несколько скрашивала это обстоятельство. В томительном ожидании прошли пятнадцать минут. Затем двадцать. В душу Гришеньки начали закрадываться подозрения. Когда подозрения наконец уже почти совсем подкрались, раздался звонок телефона. — Вы знаете, — смущенно поделился с Гришенькой своим несчастьем диспетчер кошечек. — Водитель не может найти ваш дом. Он вообще где? — Кто? — не понял Гришенька. — Мой дом или ваш водитель? Вообще, меня тоже интересует последний вопрос. — Ваш дом, — уточнил диспетчер. — Мой дом все еще стоит на улице N***, номер 87/1! — Да?.. — удивился диспетчер. — А, да. Действительно. А водитель ищет 78/1. — Не надо, — нервно сказал Гришенька. — Скажите ему, пусть едет к моему дому. Хорошо, — сказал диспетчер. — А где ваш? Просто на всякий случай? Гришенька, сдерживая легкое негодование, дал требуемые разъяснения. — Тут у дома еще мусорные баки, — добавил он, подумав, что чем больше ориентиров даст водителю кошечек, тем лучше. — И собаки. И лужа большая. — А подъезд какой? — Первый. — А квартира 33? — Да. — Вот, — обрадовался диспетчер. — Это у меня правильно записано. Ну все, ждите. Минут через пять приедут. Гришенька издал сдавленный рык, повесил трубку и вновь обратился к созерцанию мусорных баков. Собаки внизу играли в тянитолкая. Десять минут прошли в томительном ожидании. Кошечки не торопились. Время от времени к дому подъезжали машины, и Гришенька придирчиво исследовал выходящих из них дам на предмет симпатичности, однако ни одна из них не оказалась нежной кошечкой. Звонка в дверь все не было. Никогда еще Гришенька так не расстраивался из-за высокого морального уровня современного общества. На восемнадцатой минуте собаки, двигаясь боком, переместились куда-то во дворы и Гришенька пожалел, что указал их диспетчеру в качестве ориентира. С уходом собак его шансы на встречу с нежными кошечками начали казаться ему столь же ничтожными, как шансы Киркорова на теплый прием в клубе рокеров. Снова зазвонил телефон. Голос диспетчера, с которым Гришенька уже успел сродниться, сообщил ему, что кошечки приехали в квартиру 33, но там почему-то никто не открывает. — Почему так? — вопросил диспетчер? — А они стоят на площадке… Ждут… Вы уж откройте им! — Не знаю, — честно сознался Гришенька. — Сейчас выйду. Он отпер дверь. На площадке никого не было. — Ау! — робко позвал в пространство Гришенька. Ответных звуков не последовало. Гришенька вернулся в комнату, произнося слова, за которые, услышь их мама, он получил бы крепкий поджопник, но которые в данной ситуации звучали, надо признать, довольно мягко, и снова набрал номер. Пока шли гудки, он грыз ноготь — ни дать ни взять, викинг, грызущий край щита, чтобы прийти в состояние берсеркской ярости. — Ну и на какой они, мляха муха, площадке? — прорычал он диспетчеру, сверкая глазами и сплевывая сквозь зубы огрызки ногтя. Диспетчер не знал, но пообещал выяснить. Вскоре стало ясно, что кошечки забрели в дом номер 87, а не 87/1. Гришенька, выслушивая эту новость, дышал так злобно и яростно, что случайно высморкался в трубку и укладывая ее на аппарат чуть не разбил вдребезги. Когда обещанные пять минут ожидания истекли, Гришенька понял, что ждать надо не визита кошечек, а очередного звонка. Поэтому дислоцировался он не на подоконнике, а у телефона и пообещал себе, что если все же дождется проституток, то никакого полового акта над ними совершать не будет, а просто убьет. Зазвонил телефон. — Рррррррда? — спросил Гришенька. — А какой у вас подъезд? — самым невинным тоном поинтересовался диспетчер. — Перрррррррвый, — ответил Гришенька. — А он с левой стороны дома, или с правой? — Рррррррр с левой, — ответил Гришенька. — А они туда заходили, и там на двери номер «193», и они решили, что это последний подъезд, а какой первый, они теперь понять не могут! — Рррррррр эту дверь хозяева сп&здили на помойке, и «93» там вообще карандашом зачеркнуто, так что это квартира номер «1», — свирепо объяснил Гришенька. — Ах вон оно как, — обрадовался диспетчер. — Теперь-то все ясно. А давайте вы сейчас выйдете вниз, к подъезду, и их встретите… Перед мысленным взором Гришеньки предстала красочная картина, как он, на глазах у всего изумленного дома, выходит к подъезду встречать проституток. Тут-то его и прорвало. Гришенька начал произносить грубые слова, которых раньше не то, что не произносил, а даже и почти не знал. — Щас, б***ь! — зарычал он в трубку. — Щас, вот только каравай допеку, на рушничок выложу и сразу выйду, с хлебом, б***ь, с солью, б***ь, встречать их! Как посла Украины, б***ь!.. То они дом найти не могут, то подъезд… А ххххххррр… А х*й-то, х*й-то они найти смогут?.. Или может мне для них тут карту нарисовать? Увозите их… нах&р! Нах&р их отсюда увозите!.. Вас ждать – никакой эрекции не хватит!.. И бросил трубку. Диспетчер пытался до него дозвониться еще трижды, но тщетно - Гришенька не брал трубку. Он сидел на окне и злобным взглядом сверлил всех, кто мог иметь хоть самое отдаленное отношение к кошечкам. Собаки, явно издеваясь над ним, снова играли под мусорными баками. Потом Гришенька сходил в магазин, купил еще три бутылки г&вна с красивыми этикетками и нажрался. Потому что если на улице дождь, и жизнь не удалась, и даже проститутки не могут нормально приехать, то единственное, что остается джентльмену — это нажраться. А Гришенька был по жизни настоящим джентльменом.
Сообщение: 9552
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 05.02.12 18:04. Заголовок: Настя и маньяк. У Н..
Настя и маньяк.
У Насти никак не заводился мужчина. У всех подружек давно завелся, у некоторых даже по второму, третьему разу, а у Насти все никак. Машка вот, к примеру, лошадь лошадью, а отбою от мужиков не знает. И еще имеет наглость жаловаться Насте, мол, девать их некуда, хоть на зиму маринуй. Так и шляются за Машкой следом, приставучие, как грибок стопы. Или вот у Ирки — два нормальных мужика. Правда, один еще студент, но ничего, подрастет, возмужает. Зато он красивый, как Джейкоб из «Сумерек». И сильный, он Ирку на руках носит. Второй не такой юный, зато щедрый. Ирка теперь мечется, что ей выбрать — выйти замуж за красивого, или по любви, за деньги. Интересно, думает Настя, если победит богатый — как Ирка будет объяснять папе, почему зять чуть-чуть его старше? И Катька вот на днях написала по интернету: «У меня новый ухожор!» Какой филолог смог бы упустить такую возможность поиздеваться? Настя еще только на третьем курсе филологического, но тоже не упустила. Она спросила: «Ухожор — это что, взрослая особь спиногрыза?» Катька почему-то обиделась, наверное, у нее нет чувства юмора. Чувства юмора у нее нет, а ухажер есть, вот стерва. Почему в мире такая несправедливость? Но самое обидное, что у всех есть мужчина, у некоторых даже по два, а у Насти будто Мамай прошел, и всех увел. На первом курсе, правда, был один мальчик, он ей глазки строил-строил, а потом взял и в армию смылся. Так и не вернулся оттуда — к Насте, во всяком случае. Наташка тоже завела мужчинку, весь вечер рассказывала, какой он умный, читает ей стихи по-французски, правда, с рязанским акцентом. Настя даже пожалела, что зашла к Наташке в гости, ей тоже хотелось, чтобы кто-то читал стихи, хоть бы и по-русски. Да что там, Настя много от мужчины и не требует. Пусть даже вовсе стихов не читает. Пусть хотя бы просто умеет читать, и то будет хорошо. А поздно вечером Настя поехала от Наташки домой. Дождалась четвертого автобуса, села у окошка, а через остановку напротив нее сел парень в красной футболке. Ничего так, симпатичный, Настя ему даже улыбнулась. И он тоже улыбнулся. Улыбка красивая, интеллигентная, значит, умен. Настя ждала, что он хотя бы поздоровается, но парень застеснялся, стал смотреть в окно. Непонятно, зачем смотреть в окно, когда прямо напротив сидит Настя? Настя незаметно поправила челку и вырез на платье, убедилась, что маникюр в порядке и его видно. А он так и не посмотрел. Нет, видимо все-таки не интеллигент. Потом она вышла на Маркса, и он тоже вышел. Настя дошла до угла и свернула, потом посмотрела — идет следом. Она пошла быстрее, через квартал снова оглянулась. Парень не отставал, видимо, в темных переулках Настя ему показалась интереснее, чем в автобусе с людьми. Настя поняла, это асоциальный человек, нехороший. Наверняка маньяк. Если бы у Насти был мужчина, она бы сейчас позвонила ему и сказала: — Коля… — если бы у нее был мужчина, он был бы Коля. — Коля, на меня напал маньяк, встреть меня, мне страшно. Я у магазина «Теремок». Если не найдешь меня, значит, со мной случилось худшее. Ужинай без меня, и больше не женись. Целую. Вот хотя бы для этого и нужен мужчина. Чтобы было кому в случае чего позвонить и попрощаться. Ирке хорошо, она может двум позвонить, оба будут горевать. Настя вошла в свой подъезд, пока шла к лифту, услышала, что он тоже вошел следом. Хорошо, что лифт был внизу, она вошла в лифт и нажала кнопку, как раз успела. Маньяк бросился было к лифту, но птичка уже упорхнула из его грязных лап. Настя вышла на четвертом этаже, и сразу услышала, как он топочет по лестнице. Ужасно настырный. Настя опять пожалела, что у нее нет мужчины, она бы сейчас позвонила в дверь, и стояла спокойная, Коля бы вышел, и навалял маньяку. Коля, если бы он у Насти был, был бы мастером спорта. Второй разряд. Нет, лучше первый. Но у Насти в квартире один Барсик, он дверь по звонку не откроет. Пока Настя трясущимися руками доставала из сумочки ключи, маньяк появился на лестнице. Глазищи горят, в руках нож наизготовку. Ну, точно, нож. Настя завопила, что есть силы, и стала отбиваться сумочкой. Ну, как, отбиваться? Так, ударила раз-другой, зато от души. Этого оказалось достаточно, маньяки нынче пошли хилые, от пары ударов сразу роняют нож и осыпаются с лестницы, как чертыхающиеся желуди с дуба. Настя кинулась, подняла нож. Оказалось, это ключи. Маньяк внизу пытался подняться, потирал колено. — Девушка, не надо драться! — попросил он. — Я над вами живу, на пятом. Я домой шел… Настя посмотрела на маньяка, его было жалко. Симпатичный все-таки. Она протянула ему ключи. — Извините, — сказала Настя. Маньяк, прихрамывая, поднялся по лестнице, взял ключи. — Да ничего, — сказал он. — Только не бейте больше. У вас там кирпич, в сумке? — Словарь, — с гордостью сказала Настя. Как филолог, Настя знала, что словами можно не только ранить, но и прибить при надобности. Завтра она всем расскажет, что это не просто метафора. Падая, маньяк ушиб ногу, Настя принесла ему пакетик льда из холодильника. Его звали Сашей, через неделю они сдружились. Правда, Саша не умел читать по-французски, да и мастером спорта тоже не был. Но это не главное. Главное, что человек хороший. Не асоциальный, не маньяк. А по-французски еще научится.
Сообщение: 9575
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 17.02.12 22:49. Заголовок: Сок из опилок Случи..
Сок из опилок
Случилось мне на Крещение быть в гостях в одной компании. Наш радушный хозяин придерживается строго традиционного уклада жизни и никогда не покупает продукты в магазинах, предпочитая домашнее и базарное. Он угощал нас самодельным соком и, когда разговор зашел о его достоинствах, слово взял один дотоле неприметный человек, который оказался аудитором банка. Я вообще люблю аудиторов банков и зная, что банки тоже нас любят никогда не представляюсь журналистом «Глобалиста» - для всех я просто администратор новостных сайтов. Так можно узнать намного больше интересного: достаточно чуть-чуть приоткрыть глаз, и слегка придвинуть ухо. Я всегда на работе. Аудитор крупного банка рассказал, что в ходе проверки одного крупного западноукраинского предприятия по производству соков, чья продукция хорошо известна на территории Украины и в ближнем зарубежье, обнаружил, что фирма регулярно тратит заметные суммы на покупку опилок. Причем опилки, которое покупало предприятие были дорогими и импортными. Мимо такого факта он не мог пройти и запросил уточнение назначения этих опилок. Оказывается мелкодисперсные обессмоленные опилки используются для создания «мякоти» в соках. Аудитор немного замялся и сказал, что как ему объяснили, в этом нет ничего необычного - и то - целлюлоза и то - целлюлоза. Осталось только добавить сахарный сироп, краситель, ароматизатор, модификаторы вкуса и для проформы - некоторое количество концентрата яблочного сока. Просто добавим опилки, они разбухнут - и вот будет прекрасный сок с мякотью. Ваше здоровье! Сок из табуретки стал реальностью.
Сообщение: 9598
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 29.02.12 21:46. Заголовок: Сегодня на рыбалке ..
Сегодня на рыбалке
Сидит на соседнем мостике мужик. Ну, парень. Лет тридцати. Солидно так сидит. Основательно. Кресло с подлокотниками. Три удочки заброшены. Причиндалы там всякие разложены. Сидит, пиво потягивает, на поплавки щурится.
Появляется дед. С удочкой, коробушкой и явным намерением порыбачить. Добродушный такой. Спрашивает у парня. - Ну как, сынок? Клюёть? Парень оборачивается через плечо и вопрос игнорирует. - Не потесню я тебя, если тут вот с краешку присяду? – не обращая внимания на недружелюбный приём спрашивает дед. Парень оборачивается и говорит: - Слушай, дед, ну чё те, берега мало? Ты же видишь, тут и одному-то тесно. Не поместимся.
На самом деле мостик этот, с которого парень ловит, он как раз и расчитан на двоих. Я почему знаю? На прошлой неделе, как раз с этого мостика, как раз с этим дедом мы и рыбачили. Он вот так же подошел «Не потЕснишься, сынок? Поместимся?», я к краю чуть двинулся, он сел на свою коробушку, и мы часа три с ним душевно половили. Без проблем. Занятный, кстати, дед оказался.
Дед посмотрел вдоль берега. Других свободных мостиков нет. С берега не больно-то и половишь. Я уж хотел уступить деду свое, но он вдруг сказал, все так же добродушно: - Ну, раз не поместимся, сынок, стало быть собирайся и уёбывай. - Чево? Чево это – уёбывай? Ты чего, дед? - Ну, вопче-то, это мой мостик. - Что значит твой? - Мой. Я ево делал. - Ну дак так бы сразу и сказал! Садись, уж как нибудь уберемся. Парень нехотя сдвинул кресло и стал подбирать свое хозяйство.
Дед не сдвинулся с места. Он выдержал паузу, подождал пока тот обратит на него внимание и спокойно сказал: - Нет, сынок. Не поместимся. Сбирайся, говорю, и уёбывай. Нам с тобой теперь ВЕЗДЕ будет тесно.
Сообщение: 9625
Настроение: вот отпуск и закончился...
Зарегистрирован: 18.06.07
Откуда: С.-Петербург, Художники у Просвета
Репутация:
13
Отправлено: 17.03.12 21:23. Заголовок: Про зубы и наследств..
Про зубы и наследственность.
Вчера, чих-пых туда-сюда, пошли со шкетом в стоматологию. Это вот в рамках прохождения медкомиссии перед школой. Зубы перед школой проверить, это первое дело. Без хороших зубов в школе делать нечего, все знают. У шкета зубы очень хорошие (тьфутьфутьфу). В отличие от папы. Ну, он и кофе по ночам литрами не хрючит, и не курит по три пачки. Так что его зубы вызывают здоровую зависть. У меня таких даже в его возрасте не было. И щелей. Самое главное, конечно, - щелей. Щели между зубами это у него от мамы. Зубы хорошие от деда Вити. (От меня - две макушки, кто понимает) Даже не знаю, что для пацана важнее. У меня в детстве щелей не было, и я всегда завидовал тем у кого есть. Дыркой хорошо цыкать и смачно длинно сплёвывать. Делая презрительное лицо. Особенно когда больно. Получается весьма мужественно. Так-то, как ни крепись, если больно - морда всё равно кислая. А если есть дырка, цыкнул, сплюнул презрительно, и сразу вид другой. Бравый, дураковатый, и залихвацкий. Людей с таким выражением лица уважали всегда, во все времена и в любой компании. Шкет цыкать и сплёвывать пока не умеет, ну так он и в школу ещё не ходит. Пойдёт - научат. На то она и школа.
Ну вот, идём в стоматологию, и шкет так интересуется, куда-чо-зачем. Я объясняю. Проверят зубы, всё ли там в порядке. Если в порядке - дадут справку. Если не в порядке - выведут за поликлинику и расстреляют. Смеётся. Спрашивает - а как проверят? Как проверять-то будут? Я говорю - дадут специальную медную проволоку. Если перекусишь, значит всё в порядке. Нет - собирай вещи. Смеётся опять. Но уже так, не очень уверенно. Чувствуется, смех-смехом, а в уме прикидывает, сможет перекусить или нет?
Это такой тест на чувство юмора. Потому что не дай бог чувство юмора ему от бабки досталось. Тогда расстрелять за поликлиникой - это самый гуманный вариант. Потому что жить с таким чувством юмора, - только мучиться. Про чувство юмора его бабки, Татьяны Ивановны, я уже рассказывал. И возможно не раз. Потому что ну это можно книгу писать. Оооочень толстую. Раньше, когда мне перед поездкой к тёще рот скотчем ещё не заклеивали, я на это дело как-то внимания не обращал. И бывало шутил. Ну да, есть такой пердимонокль, мои шутки не всегда и не все понимают (почему-то). Но с Таттьяной Ивановной я всегда старался шутить в щадящем режиме, как-то лицом даже стараясь выделить, что вот сейчас я как раз как бы шучу. Пока мне не сказали, что Татьяна Ивановна это человек, у которого чувство юмора отсутствует как таковое. Как аппендицит допустим. Вот аппендицит, он либо есть, либо нет. Вот так чувство юмора у Татьяны Ивановны. Как ты лицо не делай, его нет, и всё. Без промежуточных вариантов.
Через незнание этого простого факта по первости случались всякие неприятности, и даже бывали жертвы. Вот к примеру Джек.
Короче, пришел как-то с рыбалки, сижу на кухне обедаю. Дома трое, я, Татьяна Ивановна, и Джек. Я значит обедаю, Татьяна Ивановна у плиты, а Джек в прихожей. Тоже кушает, за компанию. Не столько голодный, сколько боится, как бы я тарелки не поменял. Потому что еда у нас в принципе одна и та же, но мяса у него в тарелке значительно больше. Почему-то. Причем всегда! Ну вот, сидим, едим, и Джек при этом ещё так иногда почесывается. И видно Татьяне Ивановне за это его некультурное поведение во время приёма пищи, за почесывания эти, стало неловко. И она говорит. - Ой, что уж я только не делала с этими блохами. И одно лекарство покупала, и другое... Ничего не помогает! Чешется и чешется. Я говорю. - Татьяна Ивановна, да побойтесь бога! Какие лекарства?! Это ж всё надувалово форменное! - Да? А как же?... - Да просто! Берёте пылесос... - Ой, да ладно! - машет рукой Татьяна Ивановна, и так на всякий случай хихикает. Вот как шкет как раз намедни, когда я про проволоку сказал. - Ну, смейтесь, смейтесь. И носите деньги шарлатанам. Вы видели, что бы Сёма чесался? - Нет... Не видела! - Вот! А шерсть-то ведь у Семёна не чета вашему кабыздоху. А? Татьяна Ивановна делает заинтересованное лицо. Семёну она доверяет значительно больше чем мне. И небеспочвенно. Чувство юмора у них примерно вровень потому что, понятно совершенно. - Ну-ну?... - говорит с надеждой она. Тут я понимаю, что крючок уже за губой, можно подсекать и спокойно вываживать. И я, дохлёбывая суп, не спеша, с чувством собственного достоинства и соответствующими паузами, делюсь секретами собаководства. - Ну что? Пылесос на полную мощность и вперед. Утром, вечером, и после прогулки. Вот тут и вот тут особенно тщательно. Три дня - и ни одной блохи. Главное - мешок от пылесборника после каждой процедуры не забывайте чистить. Только вы когда мешок будете вытряхивать, вы его сразу не трясите, а дайте полежать. Что б блохи повыскакивали. А то они на вас все перепрыгнут, и вы их обратно принесёте.
Хорошо что мы на следующий день уехали, и дальнейшее я знаю только из рассказов деда. Рассказывая, дед пересыпал эмоциональную речь матюками как пельмени перцем. Так что я уж своими словами. Поначалу Джек огрызался и пытался укусить. Сперва щётку, потом хозяйку. Но против Татьяны Ивановны с пылесосом даже бенгальский тигр - козявочка. Загнанный в угол Джек скулил, визжал, и писался. За работающим на предельной мощности аппаратом ничего этого слышно не было. Дед на время экзекуции просто затыкал уши и громко матерясь убегал в гараж. Закончилось это всё внезапно на третий день. Оставшись дома один, Джек проник в спальню, где под кроватью хранилось орудие пыток, и... От шланга не осталось ничего. От шнура только вилка. Покорёженные останки щёток валялись по всей комнате. Пылесос как таковой больше не существовал. А Джек ещё неделю срал пластмассовыми ошмётками. Странно, но и блохи у него тем не менее пропали тоже!
Поймите меня правильно, я такой развязки никак не ожидал. Дело в том что флегматичный Сёма на пылесос реагировал совсем по-другому. Едва заслышав жужжание он разваливался на ковре и оттопыривал брюхо, переворачиваясь под щёткой как шашлык на шампуре. Ему эта процедура весьма нравилась. Что бы пропылесосить комнату его приходилось люлями удалять на кухню. Так что никакога злога умысла я не имел. Шутка и шутка. Кто ж знал, что Джек окажется таким нервным пестицыдом? Пылесос мы им конечно потом откупили, не вопрос. Но шрам в душе Татьяны Ивановны, как говорится, остался на всю жизнь. Теперь, надеюсь, вы хоть чуть-чуть понимаете, почему меня так волнует наличие чувства юмора у ребёнка? При такой-то наследственности.
Дошли до клиники. В кабинете две бабули. Ну, дамы явно пенсионного возраста, врач и медсестра. Понятно, молодёжь-то вся разбежалась по платным клиникам. Интересно, эти доработают, кто останется? Сдал я им шкета, говорю. - Можно я это... в коридоре подожду? - А что так? - Да у меня это... - Что "ЭТО"? - сурово глядя поверх очков, спрашивает одна, оторвавшись от заполнения карточки. - Это... как его... абстинентный синдром! - говорю я с умным видом первый попавшийся на язык медицинский термин. - Мутит меня короче от ваших машинок. - А! - уважительно глядя и мягчея лицом понимающе кивает та. - Абстинентный, это понятно. Это конечно! Посидите в коридоре тогда. Вам может таблеточку? Чувствуете-то себя как? Люди с абстинентным синдромом, я давно заметил, особенно которые знают и могут членораздельно произнести этот термин, почему-то пользуются у медработников пожилого возраста пониманием и сочувствием. - Нет, спасибо! - говорю я и шмыгаю за дверь.
Через семь минут мне вернули шкета в целости и сохранности, и даже со всеми зубами. - Вы чему, папаша, ребёнка учите! - закричала на меня доктор, держа шкета за плечо. - А что такое? - удивился я. - Какая ещё к чёртовой ...ри медная проволока? - Я пошутил. - сказал я смирно, сделав виноватое лицо. - "Пошутиил" он! Знаем мы таких шутников! - Глядите мне! - грозит доктор пальцем. - Зубы у мальчика очень хорошие, такие зубы надо беречь. - Спасибо, будем беречь.
Когда мы миновали охранника, бросили в пепельницу бахилы, и вышли наконец на свежий воздух, я взял шкета за шкирку, хорошенько встряхнул, и с угрозой спросил. - Ты зачем, свинья мелкая, бабушке-доктору про проволоку сказал, а? Шкет ничего не ответил, а лицо его расплылась в широкой довольной улыбке, и в проёме между двух резцов показалась аккуратная щель. - Цыкать тебе надо научиться. - Цыкать - это как? - Дома покажу. Только матери не говори. - Не скажу.
Не скажет. Сказал "не скажу", и не скажет. Да он и так бы не сказал. Из него лишнего слова не выдавишь. От кого ему досталась скрытная натура, я до конца ещё не выяснил. Возможно, от покойной прабабушки Нины. Будем разбираться, время есть.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Про котега. 
Но меня, как кошатника по сути, вштырило... 
Тяжело ж читать такое... 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума